Иван IV Грозный: Царь-сирота

Типографское дело с отъездом Федорова из России в стране отнюдь не пресеклось. Во второй половине 1570-х годов большая печатня работала в Александровской слободе. Ее основал не кто иной, как царь Иван Васильевич. В предисловии к Псалтыри, напечатанной в 1577 году, говорится прямо: «Благодатию и щедротами человеколюбивого Бога Господа и Спаса нашего Иисуса Христа, и повелением благочестивого и Богом венчанного… великой Россия государя царя и великого князя Ивана Васильевича, всея Руси самодержца… составилось… печатных книг дело».

Позднее книгопечатание на несколько лет все же прервалось, но его восстановил уже сын Ивана Васильевича, царь Федор Иванович в конце 1580-х. Очень непохожий на отца, он, как видно, все же унаследовал от родителя бережное и заинтересованное отношение к премудрости книжной.

Церковь, однажды приобретя этот могучий инструмент просвещения и воспитания, вовсе не собиралась от него отказываться. Да и как иначе? На протяжении века от времен Василия III до начала русской Смуты в митрополитах у нас по преимуществу были «книжники» — люди, умудренные «виноградом словесным». Они же сами первыми ставили масштабные просветительские задачи, они же создали богатейшую историческую, нравственную, богословскую литературу. А Иван IV и его отпрыск готовы были поддерживать это начинание Церкви всеми возможными средствами.

Книгопечатание — это драгоценный подарок России от Русской церкви и русской монархии.

ЛИВОНСКАЯ ВОЙНА И ОПРИЧНИНА

Во время «боярского мятежа» 1553 года «порядок спектакля», уже сложившийся в сознании Ивана Васильевича, вдруг оказался под угрозой. Роли, принятые его участниками, нарушились по смысловому наполнению, отошли от идеала. И государь вспомнил свой детский и юношеский опыт: он ведь, занимаясь детскими играми, видел, кто чего стоит из служилых аристократов, кто о чем мечтает, кто ищет урвать своего и на каком основании! Потом, казалось бы, утихла стихия аристократических интриг. Царь покаялся и простил участникам смутной поры их прегрешения, они и сами проявили склонность ко всеобщему примирению. Настала вроде бы пора идеального христианского царствия… Ан нет, всё ложь, всё фальшь, и все отошли от положенного!

Отношения государя Ивана Васильевича с верхушкой военно-служилого класса никогда на протяжении всего периода его правления не были идиллическими. Конец 1540-х и 1550-е — время неустойчивого, но плодотворного для всей страны компромисса. Аристократы кое-чем поступились в пользу царя и кое в чем договорились между собой. Политические и материальные приоритеты у старо-московской знати за все это время ничуть не изменились, память разнузданных лет «Шуйского царства» была свежа и грозила рецидивом — при первом же удобном случае. Государь научился сдерживать свой крайне эмоциональный, своевольный и бурный характер, возжелал потрудиться на благо державы, однако тепла в его общении со знатью увидеть невозможно…

Видимо, в ту пору очень большую роль играл авторитет Церкви. Именно он был скрепляющим материалом для всей этой конструкции, пребывавшей в динамическом равновесии. За многими реформами — прямо или косвенно — видится подвижническая фигура митрополита Макария. Вероятно, его пастырское рвение сдерживало страсти и направляло хаотические выплески молодой нации в сторону правильного общественного строительства.

Однако с 1553 года в сердце царя глубоко пустил корни гнев. А вместе с ним и тревога. Но пуще всего прочего — горькое недоумение: «Если я, первенствующий, верно исполнял свою роль, почему же остальные посмели отойти от своих ролей?!»

Вскоре после событий, связанных с болезнью Ивана Васильевича, государь отправляется в длительную поездку по иноческим обителям. Там он получал разного рода советы от церковных деятелей, обладавших незаурядным духовным авторитетом. Среди них — преподобный Максим Грек (Михаил Триволис) и видный иосифлянин Вассиан Топорков, лишившийся архиерейской кафедры в годы «Шуйского царства». Князь А. М. Курбский впоследствии прокомментировал эту встречу бранными словами, назвав Вассиана Топоркова «сыном дьявола» и обвинив его в дурных советах, поданных царю. С точки зрения беглого князя, именно они разрушили взаимопонимание Ивана Васильевича и Избранной рады. Конечно, Курбский и не мог иначе отнестись к рекомендациям, поданным государю в духе укрепления его, монаршей, власти. За счет кого ее можно укрепить? Только за счет той же служилой аристократии, сдерживавшей стремление царя самостоятельно вершить важнейшие дела правления. Влияние на Ивана Васильевича церковных деятелей из стана иосифлян-«стяжателей» (хотя бы того же Вассиана Топоркова), неуютно чувствовавших себя рядом с боярской вольницей, весьма вероятно. В те годы их поддержка могла воодушевлять царя.