Иван IV Грозный: Царь-сирота

Но стоит ли переоценивать чужое влияние? Сам Иван Васильевич проявлял отчетливое желание оттеснить «княжат» от аппарата управления государством. Вассиан Топорков или кто-то другой мог вовремя озвучить государю те идеи, к которым он и сам уже пришел в глубине души. Но избирал образ действий в конечном итоге не Вассиан Топорков или иной авторитетный церковный деятель, а царь.

На протяжении второй половины 40-х — середины 50-х годов XVI века наша аристократия сделала немало полезного для страны. Низкий ей поклон за это. Но и возжелала увековечить правящее свое положение на веки вечные, а этого уже не требовалось никому, кроме нее самой. Рано или поздно подобное положение дел должно было привести к очередному острому конфликту с государем.

Так и вышло — когда стали обсуждаться перспективы активной внешней политики. Иван Васильевич вошел в противоречие с прежними ближайшими советниками. Несколькими годами позднее он в самых резких словах описал позицию бывших доверенных персон, ставших политическими противниками: «Когда… началась война с германцами… поп Сильвестр с вами, своими советчиками, жестоко нас за нее порицал». Раз за разом Иван Васильевич поминает «супротивословия» Сильвестра и Алексея Адашева «о германских городах… еже бы не ходить бранию»[42]. Скорее всего, лидеры Избранной рады не имели ничего против нажима на ливонские карликовые государства в режиме малого, ограниченного конфликта и, по возможности, подчинения какой-то их части России. Однако широкомасштабные боевые действия явно не входили в их планы. Государь настоял на своем. Какие рычаги он при этом использовал, не вполне понятно. Возможно, создал партию своих сторонников из числа иных аристократов (одобрявших курс экспансии на западном направлении). Во второй половине 50-х годов XVI столетия, в связи с подготовкой и началом Ливонской войны, царь выходит из-под контроля аристократического правительства, преодолевает авторитет Избранной рады и начинает проводить достаточно самостоятельный курс. Несколько лет спустя, в первой половине 1560-х, прежние лидеры Избранной рады оказываются в опале и сходят с арены большой политики[43]. Следует повторить и подчеркнуть: видимо, этому способствовало различие во взглядах на внешнюю политику. Желание Ивана IV всерьез и надолго ввязаться в борьбу за раздел немецких владений в Ливонии не встретило одобрения у столпов Избранной рады. Сильвестр был удален от двора, Адашева арестовали, он скончался, пребывая под стражей.

Воля царя, прежде стесненная, теперь освобождается от ограничений и стремится к самовластию. Только самовластие давало ему возможность укрепить в стране истинный порядок, то и дело нарушаемый знатью.

Но именно тогда происходит несколько событий, пошатнувших Русский дом, до тех пор стоявший крепко по воле Божьей и стараниями святителя Макария. Во-первых, умирает первая жена Ивана IV Анастасия Захарьина-Юрьева (1560), притом в гибели ее Иван Васильевич винит бывших лидеров Избранной рады[44]. На ее место рядом с царем быстро приходит Мария Темрюковна Черкасская, кавказская княжна, для которой собственно русский политический узор был делом не особенно интересным. Уходит к Господу и сам митрополит Макарий (1563).

Жесткость царя и непокорство знати усиливаются, взаимно питая друг друга. Более некому сдерживать эту вражду.

Итак, в конце 1550-х решалось, какое направление военных усилий должно стать основным: Ливония или Крым. Царь должен был сделать стратегический выбор.

Иван IV предпочел сделать Ливонию главной целью приложения военных усилий. Большей частью Прибалтики владел тогда Ливонский орден немецкого рыцарства, прочее же было разделено между несколькими незначительными государственными образованиями. Историки, стоящие на позициях западничества, нередко упрекали царя в «исторической ошибке»: не стоило воевать с Европой, надо было дружить с ней, а нажать следовало на Крым, тем более что страна остро нуждалась в решении этой проблемы. В подтексте читается: ах, почему мы так варварски набросились на европейцев! они обиделись… Последней в этом духе писала А. Л. Хорошкевич, сетуя, что не суждено было Ивану Грозному «вывести Российское царство на путь интеграции в Европу Нового времени». Исследовательница не задумывается над вопросом: а нужна ли была нам в XVI веке интеграция в Европу? Да и в какую Европу? Ни о какой единой Европе для XVI столетия и речи быть не может. А интегрироваться в Ливонский орден было бы… немного странно.

Решение Ивана Васильевича о начале военных действий в Ливонии имело под собой серьезные основания. Это не каприз деспота, а продуманная, логически объяснимая стратегия.