Иван Калита

— Нет, дедушко, — с обидой в голосе возразил Варфоломей, — я стараюсь. Да токмо толку нет. Все уже давно читают добро, я один не разумею почти ничтоже. — И рыдания снова захлестнули мальчика.

— Ну-ну, не плачь, — старец ободряюще потрепал его по плечу. — Вижу, что горе твое и вправду велико, ибо человек, не ведающий грамоты, подобен незрячему калеке, от рождения в вечной тьме пребывающему: бредет он по божьему миру на ощупь, даже не подозревая, сколь многое в нем от него сокрыто. Сие есть, без сомнения, истинное несчастие, однако помочь ему возможно.

С этими словами странник развязал свою котомку и достал из нее полкраюхи черного хлеба. Шепча слова молитвы, старик отломил от нее кусок и протянул Варфоломею.

— Вкуси, дитя мое, — произнес он ласково. — Да покуда будешь ясти, повторяй с верою молитву, а после ступай домой и ни о чем не тревожься: будешь ты читать лучше своих сотоварищей!

— У, солодко! — удивился Варфоломей: на вкус хлеб оказался слаще меда.

— Ну, прощай, отроче, благослови тебя господь! — На прощание странник перекрестил Варфоломея и, опираясь на вишневый посох со стершимся от долгого употребления концом, направился к воротам обители.

8

Выступление в поход против свеев, к немалой досаде господы, изрядно задержалось: князь с воеводами никак не могли договориться о том, куда надлежит обрушить первый удар. Юрию не терпелось отыграться за недавний срам под Выбором, и опытным ратоборцам пришлось потратить немало сил и времени, чтобы переубедить его.

— Возьмем ли мы тот Выбор али нет — бабушка еще надвое сказала, — вновь и вновь терпеливо втолковывали они охваченному воинственным пылом князю. — Хоть и возьмем, немного от того выгадаем. Главная опасность для нас — на Ладозе. Позволять свеям плавать по Неве до Ладоги — все равно что отворить перед ними ворота Новагорода: Волхов-то тоже из Ладоги проистекает. А потому первейшее для нас дело — крепко встать на невском устье. Осилим это — считай, осилили свеев.

В конце концов князь вынужден был согласиться.

Бледно-голубые волны жадно тянут свои припухшие кипенной пеной губы к низкому каменистому берегу. Небо — точно слабое отражение водной глади: выцветшее, почти белесое, с легкими призрачными облаками. Прямо в том месте, где Нева приобщается к могучему ладожскому простору, как оплечье на голубом рукаве, темнеет поросший орешником остров с почти правильно закругленными очертаниями.

— Сей остров — самим богом созданная перевора, коей льзя накрепко запереть Ладогу от незваных гостей, — молвил Федор Твердиславич, указывая князю на это продолговатое овальное пятно посреди водной синевы. — Вели срубить здесь город, и не то что свейская ладья — чайка не проскользнет без нашего ведома на озеро.

Наученный горьким опытом Юрий почел за благо предоставить воеводе свободу действий, и все новгородское войско (за исключением дозорных, призванных не допустить внезапного появления врага) на время превратилось в дровосеков, сплавщиков леса и строителей: одни рубили высокие седые сосны, в изобилии росшие по берегам, другие катили бревна к кромке реки, третьи связывали их в плоты и перегоняли на остров, где четвертые, предварительно очистив место от веками хозяйничавшего там ореха, возводили срубы будущего города. За полтора месяца все было готово. Новорожденная твердыня гордо подняла квадратные головы стрельниц в острых дощатых шеломах, облачилась в пластинчатые доспехи стен, предостерегающе ощетинилась заборолами. Юрий, которому уже слышались звон мечей и мольбы побежденных о пощаде, без восторга взирал на плод усилий своих воев, полагая, что такой мирный обыденный труд неспособен стяжать князю столь желанную для него славу. Вскоре он убедился, что ошибался.

Всего седмица минула после окончания строительства, как на Неве появилось несколько больших свейских кораблей. Заносчиво взметнув к небу стяги парусов, они подошли к острову примерно на полпоприща, остановились, словно в недоумении, после чего медленно развернулись и, опустив паруса, на веслах отправились восвояси. Все новгородцы, бывшие свидетелями этого, встретили уход кораблей торжествующими и насмешливыми криками.

— Видишь, княже, иной раз топором-то помахать полезнее бывает, чем мечом! — с радостной улыбкой сказал Юрию Федор Твердиславич.