Иван Калита

На двенадцатый день плавания путешественники добрались до относительно большого городка Искора, где было решено сделать остановку, чтобы пополнить запасы продовольствия. Пока княжеские слуги усиленно осваивали язык жестов в общении с местными торговцами, Юрий, желая размять отвыкшие от твердой земли ноги, отправился прогуляться по городу. В отличие от попадавшихся ему по пути селений, где люди жили в плетеных шалашах, дома в Искоре были бревенчатые, крытые дерном и — изредка — лубом. Город опоясывала каменная стена. В самом центре городка возвышался небольшой конусообразный холм, на котором стояло грубое человекоподобное каменное изваяние с короткими раздвинутыми в стороны ногами, вытянутыми вдоль туловища руками и непропорционально большой сидящей прямо на плечах головой с огромными выпученными глазами. Перед изваянием горел костер, возле которого хлопотала одетая в какие-то диковинные лохмотья косматая старуха; на ее тонкой морщинистой шее болталось сразу несколько бестолково позвякивавших при каждом ее движении монист. Время от времени старуха поднимала над головой кожаный бубен с вышитыми на нем странными, похожими на птичьи следы знаками и, поднимая горящие лихорадочным огнем тускло слезящиеся глаза к каменному болвану, с дикими завываниями ударяла в него сухой сморщенной ладонью. У подножия холма в благоговейном молчании замерли выстроившиеся в ряд люди, числом около полусотни; не отрывая глаз они следили за каждым движением старухи. Каждый из этих людей что-то держал в руках — мешок, сверток или корзину; у некоторых были сплетенные из лозы клетки, в которых томилось какое-нибудь мелкое животное или птица, чаще всего утка или петух.

Поняв, что набрел на языческое капище, Юрий с отвращением сплюнул, перекрестился и хотел поскорее пройти мимо, но, к его величайшей досаде, старуха в очередной раз разогнулась над хряско бесновавшимся огнем и, заметив человека, чей внешний вид сильно выделял его из толпы обитателей городка, устремила на него долгий пристальный взгляд. Затем, словно забыв о своем таинственном занятии, она с несвойственной ее годам резвостью сбежала с холма и, гремя монистами, приблизилась к князю. Юрий ускорил шаг, но старуха схватила его за руку и стала внимательно, точно читая книгу, рассматривать его лицо. Возмущенный такой дерзостью, Юрий хотел вырвать руку и оттолкнуть старуху, но будто какая-то могучая сила сковала его волю: князь покорно остановился и не шелохнувшись смотрел в темные, воспаленные, похожие на тлеющие угли глаза ведуньи, которые продолжали читать на его лице какие-то невидимые, ведомые только ей одной письмена. Это длилось несколько минут; потом старуха подняла руку и стала что-то исступленно кричать, дотрагиваясь то до груди Юрия, то до его щек, то до выбившейся из-под шелома пряди волос. Звук ее голоса словно разбудил князя.

— Да отвяжись ты, старая ведьма! — в гневе крикнул Юрий и, высвободив руку из маленькой костлявой старческой лапки, вскинул ее, чтобы ударить назойливую ведунью. Негодующий ропот, прокатившийся по неотступно наблюдавшей за происходящим толпе, заставил его одуматься. Юрий опустил руку и, бросив на старуху яростный взгляд, быстро зашагал в сторону исада. Когда князь рассказал об этом происшествии Чешко, лицо старого кормчего приобрело озабоченное выражение.

— Не след тебе, княже, было туда ходить, да еще одному, — проговорил он, отводя правило в сторону; учан развернулся на середине реки и двинулся точно вдоль русла, будто дождевая вода по колесной колее. — Бог знает что могло бы статься, кабы ты ее ударил: вельми почитают они своих ведунов, мерзость языческую, прости господи!

— А все-таки любопытно, что она мне говорила, — задумчиво произнес князь, глядя на разбегающиеся от стенок учана тонкие складки воды. — Она словно хотела меня предостеречь, словно ведала обо мне что-то худое.

— Э-э, княже, коли брать в голову бредни всякой сумасшедшей бабы, то и жить нельзя! — нахмурившись еще больше, проворчал Чешко. — Мало ли что им нечистый на ухо шепнет. А хрестьянину лишь на божью волю полагаться и пристало, так-то.

И, поскольку учан шел ровным широким плесом, кормчий позволил себе немного расслабиться: облокотясь о бок судна, он вполголоса затянул какую-то заунывную песню.

10

— Письмо из Орды. — Вошедший в княжескую светлицу слуга с поклоном положил на стол запечатанный красным воском свиток Иван бросил перо на только что начатый, увенчанный двумя-тремя ровными строчками лист, отчего по его белому лицу расплылось большое жирное пятно, и быстрым движением схватил принесенный пергамент. Всегда, когда Юрий находился в Орде, молодой князь с превеликим нетерпением ожидал вестей от брата, поэтому развернул письмо столь поспешно, что даже не обратил внимания на то, что сорванная им печать вовсе не княжая... Не успел Иван дочитать до конца, как строчки поплыли перед его глазами, заходили ходуном, словно волны на реке в ненастный день, и, улучив миг, свиток украдкой выскользнул из внезапно ослабевших рук