Иван Кондарев

Почувствовав, что дальше так продолжаться не может, Балчев вышел вперед и, остановившись перед крестьянами, рукой показал, что хочет говорить. Строй качнулся и притих. Внезапно налетевший вихрь завертел пыль и солому, поднял все это вверх и бесшумно рассыпал по крыше мазанки. В утренней свежести чувствовался сладкий запах влажной от росы земли.

— Даю десять минут на прощание. Пускай каждый прочитает молитву и передаст что нужно своим близким, — сказал он и вытащил часы. — Ну, начинайте, у меня нет времени!

Крестьянин в стоптанных царвулях первым опустился на колени среди пашни, но, видимо, поразмыслив, тут же встал. Снял антерию и отбросил назад. Другие стали подпоясываться, словно принимались за какую-то тяжелую общую работу. Многие обнимались, снимали с себя верхнюю одежду, глухо стонали, становились на колени, потом все взялись за руки и замолкли, и чей-то сильный голос со страстной отчаянностью воскликнул:

— Что ж, братья, будем помирать! Будь проклята эта скотская жизнь!

Большинство осталось в одних рубашках; они белели среди черных комьев земли, на которые падал алый свет сентябрьской зари. Часовые отпрянули в сторону, лежащие у пулеметов солдаты ждали приказа. После стонов и плача вдруг наступила тишина, поразившая Балчева. Люди уже готовы были принять смерть. Этот крик: «Что ж, братья, будем помирать!» — прозвучал как бы от имени всех. Балчев ждал сопротивления, опасался, что в своем отчаянии они набросятся на солдат и попытаются бежать. Их готовность умереть потрясла его. Они готовы умереть, как скот, наскоро порвав все связи с жизнью, в диком отчаянии… Хотя ему никогда не приходилось размышлять о таких сложных вещах, при виде этой готовности Балчева охватил ужас: лишь несколько человек плакало, передавая что-то своим близким…

Поручик Тержуманов стоял позади пулемета, широко расставив ноги, в обшитых кожей кавалерийских галифе, и постукивал рукояткой нагайки по голенищу сапога.

Отъехав на дорогу, Балчев махнул ему рукой. Стволы пулеметов запрыгали, короткие огненные струи вырывались из них, как змеиные жала. Балчев стоял метрах в двадцати от крестьян, ожидая, что пули станут взрыхлять земляные глыбы, но ничего подобного не произошло. Он перевел взгляд и с ужасом увидел, как крестьяне ничком падают на землю. «Этот болван меня не понял, он еще не протрезвел», — промелькнуло у него в голове. Он скомандовал прекратить стрельбу и, соскочив с коня, подбежал к упавшим. Пнул ногой одного: крестьянин не шелохнулся. Он пнул второго, затем третьего. Тот обхватил руками его сапог, прижался к нему и заплакал…

— Вставайте, мать вашу!.. Я прощаю вас! Так уж и быть. Будете помнить, как бунтовать против армии, — крикнул Балчев. — Расходитесь по домам и скажите другим, чтоб сдавались…

— Обманули нас, господин капитан, подвели нас. Спасибо тебе, господин капитан…

31

— Ты меня чуть с ума не свел, Митенька, черт тебя подери. Я уж было подумал, ты их всех перебить решил, — сказал Балчев, когда взвод, навьючив пулеметы, двинулся к селу.

— А ты соображаешь, как стрелять по вспаханному полю? Пули ведь могли бы и рикошетом убить кого-нибудь! Я дал солдатам нужный прицел: в этих делах я толк знаю, — смеясь говорил Тержуманов. — Ну, теперь мы их проучили. Видал, как на колени падали, как животные…

Балчев молчал. Что-то мучило его, заставляло раскаиваться. Вместо удовлетворения он испытывал глухое недовольство и злобу. «Если бы мы их хорошенько отдубасили, было бы лучше. Тупоголовый, рабский народ. Готов умереть, но вразумить его нельзя», — думал он, устремляясь вперед и не слушая Тержуманова. Впервые он усомнился в действенности применяемых им мер.

Деревенские собаки, встревоженные пулеметной стрельбой, громко лаяли во дворах. Из калиток, с чердаков выглядывали крестьяне, следя за удаляющимися солдатами. Освобожденные симановцы возвращались в свои семьи, встречаемые радостными возгласами. Стадо коз, подгоняемое пастухом, поднимало на дороге пыль. Взошло солнце, и в чистой синеве небес засияли верхушки тополей.

— Надо связаться с майором и решить, что делать с теми, что заперты в школе, а тогда двигаться в Горни-Извор, — сказал Тержуманов, когда они подъехали к общине. — Я полагаю, надо послать кого-нибудь из здешних туда, пускай расскажет, что всех, кто сдался добровольно, мы освободили. Своего рода доказательство, понимаешь?

Балчев не ответил. Скверное настроение угнетало его. Он заметил, что навстречу им едет верхом один из его унтер-офицеров, которого он назначил квартирьером, и попридержал коня.

— Господин ротмистр, разрешите доложить. В верхней части села из одного сарая слышен стон. Все время охает кто-то… Должно быть, раненый мятежник, — Сообщил унтер-офицер, подъехав ближе и отдав честь.

— Возьми двух солдат и проверь, кто там. Как ребята?

— С ними все хорошо, а вот лошади у нас без овса, господин ротмистр. Придется взять у крестьян.

— Ну, ступай. Потом доложишь мне, — сказал Балчев.