Иван Крылов

Но прежде чем объяснить причину, вызвавшую вопрос, начну для разминки с преамбулы. Потому что школа – это такое место, где порой ученики способны обескуражить не только классного учителя, но и доктора наук. Преамбулой станет цитата из книги воспоминаний Долининой о преподавании в школе – «Первые уроки»:

«Мы читали стихотворение Пушкина “Пророк”. Я старательно объяснила каждую строчку, потом ещё раз с упоением прочла:

Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился, —
И шестикрылый серафим
На перепутье мне явился…

Потом вызвала Афанасьеву, чтобы она рассказала о своём восприятии стихотворения. Афанасьева начала так: “Пушкин шатался по пустыне и на путях встретил Симферополя…”

Класс НЕ грохнул от смеха. Никто в классе не заметил, не почувствовал ничего особенного в её словах. Мне захотелось повеситься тут же, не выходя в коридор».

Однако обратимся к казусу, о котором она не вспомнила, не написала, но после которого, смею предположить, ей тоже захотелось повеситься тут же, не выходя в коридор.

Начну, как она сама:

«На одном из уроков мы читали басню Крылова “Стрекоза и Муравей”. Я старательно объяснила мораль басни о разном отношении к жизни, которая учит предусмотрительности и рачительности, разумной хозяйственности. А потом…» Потом в классе поднялся невероятный шум. Причина? Молодая учительница задала какой-то вопрос о труженике Муравье, и получила, думаю, невозможный ни в какое другое время ответ ученика, что Муравей плохой, потому что к нему обратилась бедная, голодная, замерзающая Стрекоза, а он отказал ей в самом необходимом. В переполненном классе, где большинство учащихся были такие же эвакуированные из западных районов страны, эта более чем парадоксальная для литературоведения оценка поведения Муравья нашла полное понимание среди одноклассников и была ими поддержана.

Что посоветовал дочери Григорий Александрович, не знаю. Но одно для меня несомненно: любая литературоведческая концепция (версия прочтения, толкование текста), претендующая на признание, должна по крайней мере не противоречить реальным коллизиям окружающей жизни. Канонических прочтений на все времена не бывает.

Но будем считать это небольшим отступлением от темы, заявленной чуть ранее, что даже тогда, когда два автора стремились к одной цели: показать преимущество трудолюбия и опасность праздности и лени, дороги при этом они избрали разные. Наше сравнение не позволяет сказать, что одна басня лучше, другая хуже, но наглядно показывает, насколько эти басни разные. Каждая из них самостоятельна, и текст Крылова не является переводом басни Эзопа.

Это особенно будет наглядным, если мы сравним ещё две басни: Эзопа «Петух и алмаз» и Крылова «Петух и Жемчужное зерно».

Читаем басню Эзопа «Петух и алмаз»:

«Петух разгребал по обыкновению своему навозную кучу и, вырывши алмаз, подумал: ежели б золотых дел мастер сию блестящую безделку нашёл, то она б ему очень пригодилась; а мне бы ячменное зерно во сто мер лучше сего было».

А теперь обратимся к басне Крылова «Петух и Жемчужное зерно»:

Навозну кучу разрывая,
Петух нашёл Жемчужное зерно
И говорит: «Куда оно?
Какая вещь пустая!
Не глупо ль, что его высоко так ценят?
А я бы, право, был гораздо боле рад
Зерну Ячменному: оно не столь хоть видно,
Да сытно».
– —
Невежи судят точно так:
В чём толку не поймут, то всё у них пустяк.

Надо признать, оба баснописца здесь предложили читателю очень схожие тексты. Очевидная разница ― в двух последних строчках, какие добавил Крылов, так называемом нравоучении, поучающем суждении. Оно-то и делает Петуха Эзопа и Петуха Крылова разными образами. Но только ли в этих двух строчках дело?

Эзоповский Петух «понимает», что «ежели б золотых дел мастер сию блестящую безделку нашёл, то она б ему очень пригодилась». Персонаж Эзопа нельзя назвать ни невеждой, ни невежей. Он просто сожалеет, говоря, что ячменное зерно для него было бы предпочтительней.