Иван Крылов

Какой из этого следует сделать вывод? Самый простой: Крылов полностью соответствовал требованиям, предъявляемым к библиотекарям «Публички», которые должны были обладать знанием библиографии, иностранных языков и строго исполнять правила службы в библиотеке. Библиотекарям и их помощникам по уставу полагалось быть добропорядочного поведения, честными и бескорыстными. А ещё предписывалось, что библиотекарь «не должен быть только хранителем, регистратором и только выдавать книги. Он должен быть в курсе современной науки, чтобы обеспечивать квалифицированные библиографические работы, систематическое пополнение фонда, а также научно обоснованно отвечать на вопросы читателей».

Так что думать, будто Крылова пристроили на «тёплое» место, где он дремал в рабочее время и ничего не делал, сидел пописывал свои басни, может только тот, кто сам пребывает в ничегонеделании или грезит о подобном.

Уместней подумать о справедливости слов, что библиотекарь держит в своих руках ключи от мудрости, ведь он – проводник человеческой мысли, и заключить, что Крылов-библиотекарь не только был, как говорится, на своём месте, но, по сути, занимался, если вдуматься, тем же, чем занимался Крылов-баснописец.

Между прочим, приход на службу в Императорскую Публичную библиотеку преподнёс Крылову сюрприз. Прошло около тридцати лет после того, как судьба свела приехавшего из Твери в столичный Петербург юного Крылова с Брейткопфом, тогда статским (потом действительным статским) советником, купившим у начинающего драматурга его первую творческую работу. Не сделав никакого употребления из пьесы, воспользуюсь словесной конструкцией того времени, Брейткопф возвратил её автору, который не без удовольствия взглянул на знакомый труд своей молодости.

Отрешимся от навязчивых суждений об образе жизни, который он для себя определил и которому следовал, забудем, как он выглядел, что на нём было надето, что лежало в кармане вместо носового платка, что ходил он по комнате в старом халате или сидел, скинув с себя всё, кроме рубашки, и не сочтём за грех заглянуть вместе с Петром Плетнёвым на несколько минут в квартиру к Ивану Андреевичу:

«Из трёх чистых комнат, которые все выходили окнами на улицу, средняя составляла залу, боковая влево от неё оставалась без употребления, а последняя, угольная к Невскому проспекту, служила обыкновенным местопребыванием хозяина. Здесь за перегородкой стояла кровать его, а в светлой половине он сидел перед столиком на диване. У него не было ни кабинета, ни письменного стола; даже трудно было отыскать бумаги с чернильницей и пером».

Добавлением к описанию неприхотливой, простой до аскетизма квартиры может стать разве что упоминание, что пустую приёмную комнату украшал портрет Крылова, тот самый, написанный Р. М. Волковым, на котором Иван Андреевич изображён дома расположившимся за письменным столом, в его руках перо, перед ним лист бумаги. Напрашивается выражение «в момент вдохновения». Глядя на портрет, кто возьмётся рассуждать, был или не был у Крылова письменный стол красного дерева.

Впрочем, свидетельство одного очевидца всегда при желании спокойно заменяется высказыванием другого. Для этого даже волшебной палочки не требуется.

Либеральный консерватор Александр Васильевич Никитенко, полный идеалистических надежд и веры в себя, искусство и разумное правление Николая I («нынешний государь знает науку царствовать»), решив работать «к распространению просвещения и к ограждению прав русских граждан на самостоятельную духовную жизнь», в 1833 году стал цензором Петербургского цензурного комитета. Он запечатлел в своей памяти квартиру Крылова несколько в ином виде:

«Комнаты Крылова похожи больше на берлогу медведя, чем на жилище порядочного человека. Всё: полы, стены, лестница, к нему ведущая, кухня, одновременно служащая и прихожей, мебель, – всё в высшей степени неопрятно».

Вы чьему взгляду отдадите предпочтение: П. А. Плетнёва (он в том же 1833 году профессор словесности, позже ректор Санкт-Петербургского университета, действительный член Петербургской академии наук и – для меня главное – друг А. С. Пушкина, его главный помощник в журнале «Современник») или цензора А. В. Никитенко? В обоих случаях – воспоминания современников Крылова.

Есть ли этому объяснение? Безусловно. Его может дать сам Иван Андреевич.