Иван Молодой. «Власть полынная»

Советники хана Ахмата дружно закивали:

- Якши! Якши!

Но хан Золотой Орды умолчал, почему он смирился с шакалами, казанским ханом Ибрагимом и крымским Менгли-Гиреем.

Нет, Ахмат не смирился с этими подлыми отступниками. Он дождётся дня, когда поставит на колени урусов, и тогда настанет последний час неразумных казанцев и крымцев.

И ещё Ахмат умолчал, что, собираясь на Урусию, он заручился поддержкой Казимира. Хан Золотой Орды уверен, когда его тумены войдут в Урусию, на западном рубеже на Псков надвинутся рыцари, а на Новгород Литва…

Пусть берут немцы и литовцы эти города, какие прячутся в лесах и болотах. Там не место татарской коннице…

Ахмат делает повелительный жест, и все эти мурзы, беки, темники, советники бесшумно покидают дворец, оставив хана наедине со своими раздумьями… Он опускается на коврик и совершает намаз. Хан едва не падает ниц, отбивая поклоны. И хотя он верит в удачу предстоящего похода, но молит Аллаха быть к нему милостивым и беспощадно карать неверных. А ещё где-то там, в глубине его души, таится надежда, что конязь урусов Иван упадёт к ногам хана Золотой Орды и будет просить пощады. Тогда урусы повезут в Сарай дань за все лета, какую задолжали…

Далеко на Север забирался молодой князь, бывало, кони по брюхо в снегах плавали. До моря Студёного доходил князь Иван. Исколесил всё побережье. Побывал на Онеге и в Каргополе, в Белоозере и на Северной Двине, заезжал в Олец и в Мезень.

Начал с Вологды и Костромы, Галича и Великого Устюга, а с дороги, что вела на Соловецкие острова, свернул и направился вдоль побережья. На ловах бывал, где рыбаки сёмужкой промышляли, засаливали.

Принимали князя в монастырях и скитах, все готовы были встать на защиту Московской Руси.

Как-то довелось великому князю Ивану Молодому попасть в монастырь. Был он малый, всего четыре старца в нём. Срубили себе часовенку-молельню, трапезную и две кельи.

Встретили они князя доброжелательно, у них Иван больше суток жил, непогоду пережидал. От старого монаха узнал, что рода тот боярского, новгородского. В юности постриг принял, скит срубил. К нему и остальные старцы прибились.

Всё хорошо здесь, никто в молитвах препятствий не чинит, рыба есть, а хлеб иногда паломники приносят.

Рассказал монах, что однажды заезжала к ним боярыня Марфа Исааковна Борецкая, вклад в монастырь пожертвовала. Её стараниями и часовенку срубили.

Пожаловался, что летом гнус, мошка всякая заедает. Ну да это до морозов…

Ещё вспомнил старый монах, как много лет назад завернул к нему ключник владыки новгородского Пимен. Очень бранился, старцев стыдил, что не так, дескать, молятся, как того устав церковный требует. Что в монастыре находят приют всякие воры и душегубы.

За тот крик и обиды невзлюбил Пимена старый монах, а когда тот уезжал и намерился вклад внести, отвёл его руку:

- Откупиться хочешь, Пимен? Нет, молиться надобно! Сильно молиться и не грешить.

Вскипел владычный ключник, люто бранился, даже посох поднял…

Много всякого наслушался молодой великий князь, пока по дальним краям ездил, многое повидал, особенно на ловах и тонях, где пришлый люд собирался.

Весь Север поднял молодой князь, отовсюду сходились в ополчение мужики.

Направляясь в Думу, Иван Третий в который раз вспомнил слова сына, сказанные в день отъезда на Север:

- Ты, государь, ярлык ханский порви, не принимай. Не данники мы, силы у нас ныне достаточно, коли чего, отобьёмся от ордынцев.

В палату Иван Васильевич вошёл, кресло тронное занял, по Думе глазами повёл. Выжидающе смотрят на него бояре, ждут, что ответит он ханским посланцам.

Увидел Иван Третий лица бояр, и спокойствие охватило его. Понял: час настал.

Ввели мурзу с сопровождающими его татарами. Мурза к трону шагнул, ханский ярлык протянул.

Взял государь грамоту и, тут же разорвав её, швырнул мурзе.

Завизжали ордынцы, кинулись к княжескому креслу, но служилые дворяне их перехватили, из палаты выволокли, из Кремля вышибли.

Долго ещё разносились по городу их визги и крики.

- Яман! Яман!..

В тот же день послы Ахмата покинули Москву. Домой, в Сарай, ордынцы пробирались, когда ещё снег лежал. На кордонах их не задерживали: едут домой татары и пусть себе едут.

Худую весть ни мечом не одолеть, ни стрелой калёной не убить.

Известие о том, что урусы отказались выплачивать дань, разнеслось по всей Золотой Орде, и отовсюду улусами потянулись татары, темники вели свои тумены. От гор Кавказских, из плодородного Узбекистана съезжались в степи, ставили вежи вокруг Сарая-города.

Сколько их было, три-четыре тьмы? А может, и все двадцать? Ни конём не объехать все стойбища, ни взором не окинуть. Такую Орду впору Чингисхану водить на Урусию и ему, хану Ахмату, потомку великого Чингиса.

Так думал Ахмат, так думали его сподвижники, верившие в счастливую звезду своего полководца…