Иван Мошкин, атаман Каторжной. Вода, огонь и Медные трубы

Иван положил письмо перед собой, и начал читать:

Здравствуй Иванушка на много лет!

Через неделю батюшка уезжает на три дня. Вечером, как Анфим и Емельян спать улягуться, буду тебя ждать. В моём окошке две свечки будут гореть.

Елена

Иван даже задохнулся от радости. С десятником договорится, завтра и послезавтра стражу отстоит, и в урочный день свободен будет. Надо будет гостинец сделать, а то чем же такую девицу удивишь? Сегодня и поработаю в кузне, решил юноша.

Натаскав в дом воды, шесть ведер, что бы на всё хватило, Ваня отправился в мастерскую, где лежали приготовленные лубяные заготовки. Он уже начал вырезать фигурку медведицы с медвежонком.

– А, Иван, привет!

– Здравствуй, батюшка. Вот, поработать надо. Немного осталось.

– Вижу я твоё художество, сынок, – вздохнул он, – понятно, для кого стараешься. Может, всё же к Авдотье сватов пошлёшь? И красива, и наша семья не беднее её. Как на твои ухаживания Фёдор Романович, отец Елены, посмотрит?

– Да ладно, отец… Как будет, так и хорошо… Может, и сладиться всё.

– Ну, дай- то Бог, – не стал спорить Семён Петрович, – а сделал ты хорошо. Сейчас дерево маслом покроешь, а потом через день покрасишь.

– Мне в караул завтра идти.

– Я покрашу. Не беспокойся.

– Спасибо, отец, – и юноша принялся выглаживать дерево наждаком, нанесённым на тряпицу.

Так что к вечеру нарядная фигурка, крытая маслом, стояла готовая для покраски в мастерской.

***

Заступил в этот день в караул воротником Иван вместе с старыми знакомцами Пётром Авдусиным да Павлом Носковым. Двое стрельцов были из другого десятка, Зиновий Ильин и Демьян Гоглев, уже осанистые мужчины, лет сорока, с широкими окладистыми бородами. Старшим был, как всегда, десятник Дулёв Афанасий Петрович, их младший начальный человек.

День выдался неспокойный. С утра к городскому воеводе припожаловал сам епископ города, прогрохотали колёса красивого возка архиерея. На козлах сидел не монах, а видно, просто служка в сером войлочном кафтане и такой же шапке. Сопровождали иерея шестеро детей боярских, в расшитых ферязях и горлатых шапках, с саблями и пистолетами у седла, да у всадников и кони были хороши, но аргамак был только у одного, видно, старшего над всеми. Воротники считались с чужой честью, и сняли шапки перед проехавшим священнослужителем.

– Теперь, Иван, наслушаешься рассказов детей боярских, как они под Смоленск ходили. Это они каждый раз вещают, – тихо сказал Зиновий Ильин, – ну да мы с Демьяном тоже там были. Но, делайте вид, что всему верите, в ссору не вступайте.

– Верно говоришь, – кивнул Гоглев, – ничего, в следующий раз отобьём мы город у поляков.

– Точно, отобьём, – согласился Ильин, – но рассказывает Филимон Гуков сын Еремеев, презабавно. Заслушаешься.

– Ладно, молодцы, – заговорил и сам Афанасий Петрович, – сам начальник приказа идёт, Тихон Ильич Трубчёв.

Все сразу приосанились, приняли молодецкий вид, так что подошедший голова был доволён своими стрельцами, и не скрывал радости. Он просто излучал свет- парчовая шапка блестела, кафтан просто сиял, с узором на спине – Жар птицей, вышитой из жемчуга и перламутра.

– Молодцы, ей богу молодцы, – говорил он пятерым воротникам, – особенно тебе, – и голова повернул лицо к Дулёву, – епископ был очень доволен. Да, он может быть, и сам к вам выйдет перед дорогой. Воевода тоже, как услышал слова архиерея, прямо сразу от тарелки с холодцом оторвался. А ведь холодец, который его дворовая девка Меланья делает, он, почитай наилучший во всём Русском государстве! – и поднял вверх указательный палец, – ладно, вам на водку два алтына, – и протянул Дулёву шесть денег.

Выполнив такое благое дело , начальный человек Трубчев двинулся обратно, к каменным покоям воеводы. Ну а взволнованный десятник, сняв шапку, перекрестился троекратно на собор в цитадели.

– Отцу Варсонофию твоя благостность, зело понравится. Особенно, когда его служка будет обходит прихожан с кружкой, призывая к щедрости, – заметил склонный на шутку стрелец Ильин.

– А у тебя, была бы возможность, милостыню подавал бы не только за свою семью, но и за домочадцев Гоглева.

Тут уж засмеялись все, а Ильин лишь расправлял усы, иногда поглядывал на старого друга, Демьяна.

– Над чем смеётесь, стрельцы? – спросил боярский сын Филимон Гуков сын Еремеев, – неужто надо мной?

– Как можно, Филимон Еремеевич, – начал говорить Дулёв, – ты воин известный, и с тобой мы в походы ходили.

– Точно, под Смоленск! – согласился дворянин, – славный был поход!

Гуков оглядел молодых воинов, не слыхавших о крепости Смоленск, приосанился, сдвинул шапку на затылок и повёл рассказ: