Иван Пырьев. Жизнь и фильмы народного режиссера

Четыре месяца, в период вражеских воздушных налетов на Москву, мы снимали наш фильм. Ночами дежурили на крышах своих домов или охраняли от «зажигалок» построенные на натурной площадке студии деревянные декорации северного села, а утром продолжали съемки.

12 октября мы сдали «Свинарку» руководству Комитета, а 14-го срочно, вместе со студией, вынуждены были эвакуироваться в Казахстан.

«Свинарка и пастух». Киноплакат

«Свинарка и пастух» – моя любимая картина. Очевидно, потому, что рождалась она в грозное для Родины время. Рождалась в неимоверных трудностях. Говорят, что и матери больше всего любят тех детей, которых они рождают в муках…

Я люблю эту картину еще и потому, что она первая моя национально-русская картина – по своей форме и по своему духу. Именно эта картина, как мне кажется, окончательно определила мой творческий путь, который, уже в другом качестве, нашел в дальнейшем свое выражение и в «Сказании о земле Сибирской» и в «Кубанских казаках».

В суровые дни октябрьских торжеств 1941 года «Свинарка и пастух» демонстрировалась в кинотеатрах столицы и других городах Союза.

К сожалению, наша критика, очевидно, потому, что шла война, не напечатала тогда о «Свинарке» ни одного хорошего или плохого слова. Хотя в кулуарах Алма-Атинской студии («Мосфильм» был эвакуирован в Алма-Ату) видные режиссеры и кинотеоретики высказывали свое мнение: они считали «Свинарку» лубком, деревенским балаганом, дешевым зрелищем, словом, низменным искусством, далеко стоящим от истинных путей «высокого» кинематографа.

Из всех кинематографистов только один А. П. Довженко, находившийся в то время в Москве, прислал мне в Алма-Ату теле-105 грамму такого содержания: «Вы сделали восхитительную картину. Благодарю и поздравляю. Довженко».

А В. И. Немирович-Данченко и А. Н. Толстой, как руководители Комитета по Государственным премиям, выдвинули от своего имени фильм «Свинарка и пастух» на соискание Сталинской премии, которую он единогласно получил.

У зрителя «Свинарка и пастух» имела также большой успех, некоторые смотрели ее по десять раз. Я получил от людей разных профессий и возрастов сотни писем об этой картине. В каждом из них бойцы, колхозники, пионеры, ученые и рабочие благодарили наш коллектив за фильм, который, как писали они «… в дни грозной опасности для нашей Родины, в минуты уныния и усталости своими песнями, шутками, своей радостью и чистотой сердец помогал нам, поднимал наш дух, давал бодрость и силы для дальнейшей борьбы с врагом…». Так писали зрители.

А что же «дешевого» и «низменного» увидели в этом фильме, что оскорбило тонкий эстетический вкус некоторых критиков и моих товарищей по искусству?

Неужели то, что герои «Свинарки» по роду своей профессии имели дело с овцами, лошадьми, свиньями, поросятами и даже… да простят меня, с навозом?

Буржуазная критика писала тогда о фильме (прошедшем с успехом за рубежом под названием «Они встретились в Москве») следующее: «Трудно и почти невозможно связать поэтику и романтику этого русского фильма со свиньями…»

Нет ничего удивительного, что для буржуазного критика романтика, поэтичность и труд простого человека, каким бы он ни был, несовместимы. Но удивительно, когда этого не понимают люди искусства, воспитанные в стране трудящихся.

Эти же самые критики, а также и другие, говоря впоследствии о колхозных картинах, в особенности о «Кубанских казаках», обвинили нас в идеализации колхозной действительности, приклеили нам ярлык «лакировщиков».

Что касается «идеализации», то действительно форма и жанр, избранные мной и авторами сценариев Гусевым и Погодиным для выражения наших чувств и мыслей, были несколько необычны – условно романтические. Но разве романтическая идеализация находится в противоречии с нашей действительностью? Разве в жизни нашей страны не происходят сказочные превращения, когда скромные труженики становятся прославленными героями, свинарки, пастухи, лесорубы, хлеборобы, конюхи и шахтеры, совершая трудовые подвиги, становятся известными всей стране?

И разве у наших простых девушек и парней менее пылкие сердца, чем у отпрысков знатного рода Монтекки и Капулетти?..

Очевидно, критики, приклеившие к нашим картинам оскорбительные ярлыки, забыли, что искусство социалистического реализма не есть простое, серое копирование жизни.

«… Прекрасно то существо, – говорил Чернышевский, – в котором видим мы жизнь такою, какова должна быть она по нашим понятиям…»

Так вот, по нашим «понятиям», жизнь должна быть такой радостной и романтичной, какой мы показали ее с В. М. Гусевым в «Свинарке и пастухе», а впоследствии с Н. Ф. Погодиным в «Кубанских казаках».

Неплохо зная жизнь простых людей, их труд, их радости и невзгоды, я сознательно стремился опоэтизировать их в своих картинах. Стремился передать поэзию, лирику и пафос того нового, что нарождалось в нашей жизни. Лучшее в сегодняшнем дне всегда окрашено лучами восходящего солнца завтрашнего дня. Это, видимо, и есть романтизация жизни в искусстве.