Иван Пырьев. Жизнь и фильмы народного режиссера

Я всегда старался быть в курсе жизни моего родного края. Внимательно прочитывал каждую заметку или статью о Сибири, радовался успехам ее развития и мечтал когда-нибудь сделать о ней картину. И вот этот момент наконец наступил! Герой моего нового фильма будет, как и я, сибиряк. Он уедет в свой родной край, будет жить среди своего народа и, как талантливый музыкант, создаст о Сибири симфоническое произведение…

Чтобы симфоническая форма произведения была близка и доступна зрителю, мы с композитором Н. Крюковым (которого я уже на этом этапе привлек к работе) решили сделать ее ораторией – поэтический текст должен был выразить основную идею фильма.

Моя большая дружба с Николаем Николаевичем Крюковым началась еще в период работы над «Конвейером смерти». Это был весьма одаренный композитор и истинный энтузиаст киноискусства. Он, как никто, умел органически увязать музыку с шумовым оформлением фильма и сделать ее не иллюстративной, а активно воздействующей драматургической силой.

«Сказание о земле Сибирской»

Крюков написал музыку ко многим кинокартинам. Он безраздельно отдавал себя нашему искусству. Еще в 1932 году на маленькой, плохо оборудованной киностудии на старой Лесной улице Н. Н. Крюков, придавая большое значение шумовому оформлению художественных кинокартин, создал специальную звукооформительскую бригаду. В эту бригаду в качестве шумовиков Крюков вовлек целый ряд музыкально образованных молодых людей и вел с ними экспериментальную работу по поиску различной шумовой фактуры и органическому слиянию музыки с шумами. И надо честно признаться, что художественно-шумовое оформление наших картин в то время было на большой высоте.

Крюков вырастил целую плеяду звукооформителей и звукооператоров. Часть из них и поныне занимает в своей профессии ведущее положение. Между прочим, одним из первых шумовиков в бригаде был известный теперь писатель и драматург Борис Савельевич Ласкин. Он хорошо имитировал деревянными ложками конский топот, а на цинковом тазу весьма натурально воспроизводил дождь.

В течение долгих лет Н. Н. Крюков был музыкальным руководителем «Мосфильма». Благодаря его усилиям и беспрестанным хлопотам при Комитете кино был создан симфонический оркестр, большой хор, а на «Мосфильме» построена специальная тон-студия и создан прекрасно оборудованный шумовой кабинет.

Люди уходят и забываются, но славные дела их не должны быть забыты. Я вспомнил о Н. Н. Крюкове не только потому, что он как композитор работал со мной по «Сказанию…» и по «Идиоту», а как об одном из тех одержимых энтузиастов нашего искусства, чья энергия, труд и талант во многом способствовали становлению и развитию советской кинематографии.

На нашей киностудии много честных, хороших людей, которые вполне добросовестно работают там, где им положено. Они вовремя приходят в свой цех или отдел и вовремя уходят. И все-таки не они определяют творческое лицо студии, не они поддерживают тот вечный, неугасимый творческий огонь, который то тише, то ярче, но всегда горел и горит на студии, вдохновляя своим светом многих…

В живом и трепетном искусстве кино, полном своеобразной романтики, от каждого, кто с ним соприкасается, требуется полная отдача сил и сердца. В кино нельзя работать равнодушно, формально, не любя его, не радуясь его успехам и не переживая горько его неудачи.

Равнодушие – самая большая опасность нашего искусства. Вот почему я с безграничным уважением вспоминаю о тех людях студии, которые, не принадлежа как будто к категории творческих работников, были беспредельно преданы нашему кино. Они всегда были его истинными энтузиастами. Таких людей мы называли одержимыми. Их на студии не так уж мало, наверно, и сейчас. Но о некоторых, кого я знал по совместной работе в съемочных группах или по работе в цехах, мне хочется сказать несколько слов.

Начну с А. А. Кульганек. Она пришла в кино совсем юной девушкой, еще на заре его зарождения. Начав работать в полукустарной кинолаборатории, Аннушка, так мы ее называли, стала одним из лучших, если не лучшим мастером монтажа в советском кино. Через ее маленькие, изящные, но необычайно ловкие руки прошло около сотни различных художественных картин. Она воспитала и выучила трудному, кропотливому делу монтажа не один десяток девушек. Всегда аккуратная, в белоснежном накрахмаленном халате, Аннушка появлялась в своей монтажной рано утром и уходила из нее, как правило, поздней ночью. Она сияла от радости, если по картине шел хороший материал, и глубоко переживала и даже обижалась, если какая-нибудь сцена была снята неудачно.

Невзирая на высокое звание и положение режиссера, она при просмотре материала высказывала ему свое мнение и зачастую чуть ли не со слезами просила переснять плохую сцену или доснять какой-нибудь необходимый для лучшего монтажа сцены кадр.

Аннушка была самым строгим и объективным критиком каждого снятого эпизода и всей картины, над которой она работала.