Иван Тигров

Один из фашистских летчиков, что гнались за нами, спикировал и ударил мне вдогонку из всех пушек и пулеметов. Сноп огня пронесся мимо меня… щеки опалило. Но те снаряды и пули, что должны были попасть прямо в меня, приняла на себя ель. Они увязли в ее громадной смолистой толщине… Вы видели и сейчас еще на ее ранах большие смолистые наплывы.

Спасла она меня и в третий раз. Партизаны издалека увидели на ее ветвях изорванные полотнища парашюта. Опоздай они немного – съели бы меня волки!

При этом слове умаявшийся Замотаев сразу пришел в себя и, набрав воздуху в легкие, с трудом крикнул:

– Волки!

Правда, крик его прозвучал слабо и жалко, как писк, но у костра услышали.

– Кто здесь? – тревожно спросил Сергей Петрович, вглядываясь в зимний сумрак.

Но у Сени не нашлось сил, чтобы ответить, и когда он повалился на руки подбежавших школьников, сумел только прошептать:

– Щупкина… волки!

И хорошо, что склонился он как раз в сторону слух-менной и голосистой Поли Кузнецовой. Сразу уловив, в чем дело, она зазвонила на весь лес:

– Ой-ой-ой! Товарищи! На Щупкина напали волки! Сенька… полушубком отделался… А Щупкина едят самого!

Что тут поднялось! Все кричали, шумели, тормошили Замотаева. Но Сеня лежал в обмороке и был глух и нем, как мертвая царевна, надкусившая заколдованное яблоко. Только румянец, пылавший на его щеках, говорил, что он жив.

Выстрелом из ружья Сергей Петрович усмирил шум.

Быстро распорядился он, кому дежурить у костра и приводить в чувство Замотаева, кому идти по его следам на помощь Щупкину.

Первыми стали на след братья Цыгановы, Петр и Павел. Петр – с ружьем наготове, Павел – с патронташем через плечо.

Но волков обнаружить не удалось. А Щупкина нашли у того самого пенька, о который он разбился при падении, на склоне оврага. У него оказался сильный ушиб бедра и вывих ступни. Вся нога распухла. Пришлось соорудить носилки из ветвей и нести его в лагерь. Путь был нелегок, хотя несли попеременно.

Щупкин был молчалив, зол и подал голос только тогда, когда Сергей Петрович резким рывком вправил ему вывихнутую ступню при свете костра.

Конечно, праздник был этим неладным приключением испорчен.

Но всё же школьные электрики украсили ветви великанской елки разноцветными лампочками, и они засверкали под током принесенной с собой батарейки. Школьные музыканты сыграли на мандолине и балалайке. И все вместе, девчата и ребята, взявшись за руки, поводили хоровод.

Щупкин смотрел на все это, лежа в палатке на груде хвои.

А Замотаев от обморока перешел ко сну и храпел в шалаше, как дома на печке. Он проспал все веселье вокруг елки. Даже не проснулся, когда в заключение взялись за руки все лыжники и исполнили хоровую песню, коллективно сочиненную сестрами Ершовыми:

У всех сегодня елки – веселье, танцы, свет,
Все хороши – и только, но лучше нашей нет!
Могучая, дремучая, в лесу она стоит,
О партизанских подвигах молчание хранит.
Она сама однажды в грозе великих дней
Летчика отважного укрыла средь ветвей.
От изверга фашиста она его спасла
И в грудь свою смолистую все пули приняла.
Теперь тот самый летчик – учителем у нас.
И вот к заветной елке пришли мы в поздний час.
Ее мы навестили веселою гурьбой,
Огнями расцветили, убрали мишурой.
Мы пели, танцевали вокруг ее ствола,
Спасибо ей сказали, что летчика спасла!

Вернулись лыжники на следующий день, переночевав в двух шалашах, построенных в лесу под елкой, и заправившись на дорогу кулешом, сваренным на костре из пшена и сала.

Замотаев дошел сам, получив запасные лыжи, а Щупкина привезли, так же как когда-то партизаны привезли в свой лагерь найденного под елкой Сергея Петровича. На две лыжи, соединенные вместе, наложили еловых веток, и Щупкин ехал на них спокойно, как в санях. И это ему весьма льстило.

И хотя он вскоре поправился, из-за него были большие неприятности. Из района приезжала комиссия. Разбирала лыжный поход к елке как чрезвычайное происшествие. Сергею Петровичу поставили на вид. Хотели даже снять с работы.

Ребята письмо написали в его защиту.

И вынесли свое тайное, нигде не записанное, устное решение:

«Не считать того настоящим пионером, кто в новогоднюю ночь не побывает у партизанской елки!»

И что вы думаете, вот с тех самых пор в Машковской школе так и установилось – под Новый год совершать этот трудный снежный поход в Брянский лес, не рубить, не губить молодые елки, а убирать, наряжать и славить могучую живую заповедную ель.