Иван - царский сын. Часть 1(СИ)

Старик хватает цветок, отрывает один лепесток и кидает во вторую миску. Он трет его пестиком, напевая под нос - заговором, суеверием или маразмом. Дряблое тело его покачивается, и цепь звенит в такт движениям, музыкой вплетаясь в слова. Перетертый лепесток старик пересыпает к вареву и мешает прямо пальцами, в руке Гвидона, разминая жидкость - как тётя Люда мнет тесто. Ваня догадывается, что должен будет выпить это, и от одной мысли его тошнит.

Старик знает и это; он усмехается и плюет в миску, вмешивая плевок в варево.

- Если мальчишка выживет, - хихикает старик, поднимаясь. - Он сможет доесть остальное.

Цветок он почтительно относит ближе к дереву и опускает на землю. Одного лепестка не хватает, но цветок светит так же ярко - внутренним, живым золотом. От его тонкого стебелька отрастают вдруг отростки-корни и впиваются в землю - словно так было всегда, и цветок вырос здесь, а не раскрылся в пламени костра. Свет его переливается, как тлеющие угли, как Солнце из видео на уроках астрономии. Магия - Ваня понимает, уже должен привыкать к ней, но все равно замирает, зачарованно глядя на цветок.

Цепь звенит, дергается, и Ваня не успевает даже моргнуть, как Баюн вцепляется в его ладони. Быстрый даже олимпийского чемпиона, не то что для пленника. Царапины на ладонях почти зажили - не заметные со стороны, но старик чувствовал их, как чувствуют хищники кровь. Баюн давит в раны скрюченными, твердыми, как палки, пальцами, и они расходятся, обнажая плоть - легко, как от ножа.

- Чтобы получить цветок, - говорит он, наклоняясь близко, выдыхая в шею полынью и сладостью и ядом. - Тебе придется умереть.

Старик действительно сумасшедший.

Ваня отпрыгивает, вырывая ладони из его хватки, и цепь натягивается, не пуская старика дальше - ошейник впивается в шею, сдирая корки со старых язв. Гвидон не выглядит удивленным, не морщится от отвращения, и, самое тупое, если это окажется разводом, чьей-то злой шуткой из американских комедий, над которыми Ваня когда-то хохотал взапой.

Жаль, что сейчас с ним нет перевертыша, думает Ваня, сам поражаясь мысли

Сумасшествие старика заразно даже дыханием.

- Пей, - говорит ему Гвидон, протягивая миску.

Баюн истерично, мелко хихикает, словно это худшая из идей, и каждая мышца в Ванином теле склонна с ним согласиться. Ваня берет в руки плошку, прижимает к губам и пьет вязкую жижу. Она обжигает небо, сползает в горло и змеёй сворачивается в груди; горькая и соленая. Кошачья голова на голове старика растягивает пасть, сверкнув глазами, и хохочет, вторя своему владельцу. Смех их скоро превращается всхрипы, в кашель, в карканье, и, раздирая оба их тела, изо рта кота вырывает стая ворон.

Вороны разлетаются, каркая, цепляясь в охрану за спинами клювами и когтями.

От старика на земле остается цепь.

---

Ваня не знает, сколько прошло дней, не знает, стоит ли еще их лагерь, не знает, действительно был ли кот, старик, вороны, перевертыш, или это плод больного воображения и не может даже точно сказать, правда ли он видит стены трейлера или всё, что он видит - кошмар. В этих кошмарах он видит, как ведьмы и нечисть выбираются на дорогу из парка, как гаснут фонари, сдаваясь перед древней силой, и как Лешка пытается и не может завести ржавую газель. Двигатель несколько раз хрипит и глохнет, Гриша блокирует двери, Макс хватает арматуру, железо дверей царапают нечеловеческие когти и машину трясет. Тело Вани скручивает судорогой, и он не видит дальше, но видит тётю Люду на кухне, одну. Она падает, хватаясь за грудь, и руки её перепачканы тестом. Ваня видит отца, и отец пьет и пьет и пьет, пока желудок Вани не скручивает от этого вида. Иногда, приходя в себя, Ваня садится в кровати, смотрит на свои руки и видит, как стекают от жара пальцы. Даже в пятом классе, когда он болел гриппом, его не лихорадило так. В тот раз он пролежал в больнице две недели, под причитания тетки, и Лешка каждый день приходил после школы, а Гриша отдал ему свой первый заработанный телефон.