Иван Тургенев и евреи

Наконец, дождался великого дня, когда бросил стек и сказал: «Довольно». В этот день первый, кто пришел в мастерскую, был И.С. Тургенев. Я сейчас узнал его по фотографической карточке, имевшейся у меня в альбоме. «Юпитер!» – было первое мое впечатление. Его величественная фигура, полная и красивая, его мягкое лицо, окаймленное густыми серебристыми волосами, его добрый взгляд имели что-то необыкновенное; он напоминал дремлющего льва: одним словом, Юпитер. Я глазам своим не верил, что передо мною стоит – нет, вернее, что я стою перед Иваном Сергеевичем Тургеневым. Я боготворил его… да не я один, а мы все. Сколько раз он заставлял трепетать наши молодые сердца, сколько дум навеял нам!.. Мы читали его и перечитывали, читали до поздней ночи и засыпали с его думами, и на завтра они же будили нас, нежно лаская… да, они будили наши чувства, наше сознание… «Ты знаешь? – закричал я Репину, вбегая в его мастерскую и задыхаясь от волнения, – знаешь, кто у меня сейчас был? Иван Сергеевич Тургенев!!!» – «Что-о ты? – закричал, в свою очередь, Репин, и глаза его от изумления сделались совершенно круглые, а рот широко раскрылся. – Вот, брат! Но где? Когда?»

И пошли у нас толки о Тургеневе; мы еще долго говорили и радовались.

Скоро пришел ко мне В.В. Стасов, и не раз, a несколько; затем пришли и другие знакомые. На другой день после посещения И.С. Тургенева появилась его сочувственная заметка, возбудившая не мало интереса.

В.В. Стасов тоже горячо откликнулся[590]. И затем народ хлынул в мою мастерскую. Я совсем растерялся, был точно в угаре, говорил, смеялся, всем отвечал. <…> Вся царская фамилия перебывала? <…> Я заснул бедным – встал богатым; вчера был неизвестным – сегодня стал модным, знаменитым; был ничем – и сразу сделался академиком. Но розы не без шипов. Меня не огорчали сплетни и наветы, которые, к сожалению, в подобных случаях никогда не отсутствуют. <…> Мое торжество было помрачено тем, что я узнал, в каком опасном положении находится мое здоровье; говорили даже, что я болен безнадежно. По словам Боткина, я остался жив, только по причине расовой выносливости [М.М.-АНТ. С. 953–954].

Впечатление Тургенева от увиденного в мастерской скульптора явно было настолько из ряда вон, что уже 19 февраля (2 марта) 1871 г. в «Ст. – Петербургских ведомостях» появилась «Заметка» Ивана Тургенева <О статуе Ивана Грозного М. Антокольского>[591], начинавшаяся словами: