Иван Тургенев и евреи

вызвало недовольство одесской газеты «День» – органа русских евреев. Тургенев, до которого дошли эти упреки, пояснял свой поступок в письме Писемскому так: он не упомянул о еврействе Антокольского не из нерасположения к евреям – «а просто потому, что в сообщенных <…> Антокольским биографических сведениях не было сказано ни слова о его происхождении». <…>, Разумеется, Антокольский при знакомстве не аттестовал себя как еврея, но и его нечистая русская речь (родным языком Антокольского был идиш, и по-русски он говорил с ошибками), и характерная внешность не оставили у Тургенева ни малейших сомнений в его национальной принадлежности. В день знакомства с Антокольским писатель в письме Полине Виардо об этом событии называл и его национальность: «польский еврей из Вильны» [ТУР-ПСП. Т. 11. С. 312]. Таким образом, и из письма Виардо, и из уклончивой формулировки в письме Писемскому следует, что Тургенев сознательно умолчал о национальности, и то, почему он так поступил, отчасти проясняется при обращении к переписке этого периода. В ней Тургенев, говоря об Антокольском, не раз указывает на его национальность, как на нечто противоречащее глубокой одаренности скульптора. В одном из писем Анненкову на фоне высокой оценки, которую Тургенев дает произведениям Антокольского, говорится:

«Мы ожидаем сюда “Мертвого Сократа”, статуи, изваянной Антокольским в Риме. Если он также хорош, как его “Христос” – то перед этим жидком (Вы его не видели? маленький, невзрачный, болезненный…) надо нам всем шапки снять [ТУР-ПСПис. Т. 12.Кн. 1. С. 280]. В сочетании слова «жидок» с подчеркнуто русским «снять шапки» сквозит и отрицательная оценка еврейства, и как бы невольная мысль о русском превосходстве и, одновременно, о готовности преклониться перед подлинно талантливым человеком, даже несмотря на то, что он еврей.

Усиливают такую оценку и упоминания болезненной внешности Антокольского, ассоциирующейся у писателя с национальностью скульптора. Так, после знакомства он называет Антокольского в письме Виардо «чахоточным, бедным, как церковная крыса, евреем, <…> уродливым и тщедушным, – но, – пишет Тургенев, – в нем – несомненно, есть искра божия…» [ТУР-ПСП. Т. 11. С. 312]. Конечно, для рослого и плотного Тургенева невысокий Антокольский мог показаться тщедушным[597], но дело здесь, скорее, в том, что угол зрения определяется мифами, а не непосредственным наблюдением. Известный портрет Крамского 1871 г. и фотографии демонстрируют нам человека, который, может быть, и не являет собой образец красоты, но все же до уродства ему далеко, да и тщедушность, кажется, преувеличена.

В публичную сферу такие высказывания, разумеется, не попадали [ФОМИНА. С. 111–112].