Иван Тургенев и евреи

<…> Статья Горнфельда – это практически обзор переписки Антокольского периода погромов 1881–82 гг. Критик, прежде всего, подчеркивает, что скульптор всегда осознавал себя сыном своего народа и остро чувствовал проявления антисемитизма. И когда грянули погромы, он обратился с открытым письмом к писателю, которого боготворил, чтобы тот помог где-либо опубликовать его письмо. Как писал Горнфельд, Антокольский чувствовал «страшную атмосферу равнодушия, которая отделяла трагедию еврейской жизни от тех, кому надлежало бы бороться с этой трагедией». Горнфельд цитировал большие фрагменты из достаточно обширного письма[603]. Известно, что Антокольский плохо владел русским языком (в Вильно он говорил на идише), поэтому письмо было написано под диктовку. <…> В конце Антокольский уже собственноручно написал, что он обращается к Тургеневу «как художник к художнику» с уверенностью, что писатель «чутко прислушается к человеческим стонам и обидам». Антокольский просил писателя лишь где-либо опубликовать его, Антокольского, письмо. Ответ скульптор получил через месяц 4 июля 1881 г. Горнфельд, подчеркивая ценность и содержания, и тона ответного письма, цитирует его полностью. Тургенев начал свое письмо с извинений за задержку с ответом: «…Прошу не видеть в моем молчании отсутствие дружбы к Вам или несочувствия к правому делу евреев в России. Напечатать же Ваше письмо, даже со стилистической корректурой, было бы немыслимо, и, навлекши на Вас множество неприятностей, принесло бы только вред. К тому же, ни один журнал (даже “Порядок”) его бы не принял. Притом этот вопрос в настоящее время потерял свой острый характер… Но это письмо останется у меня как документ, свидетельствующий и о силе Вашего патриотизма, и о глубине, и о верности Ваших воззрений. Не теряю надежды, что придет время, когда можно будет обнародовать этот документ, но это время, пока еще далекое, будет временем свободы и справедливости не для одних евреев».

Горнфельд особенно обратил внимание на фразу из письма о том, что вопрос потерял свой острый характер: «Художник, прославленный чуткостью к нарождающимся явлениям русской общественной жизни, вдруг потерял эту чуткость и не заметил, что острота еврейского “вопроса” растет, а не убавляется»[604]. Антокольский отправил Тургеневу осенью 1881 г. второе письмо, еще более обширное, еще более эмоциональное. «Продолжать безмолвствовать – это значит поддерживать теперешнее больное положение и дать ему еще более усилиться», – цитирует Горнфельд Антокольского. Антокольский прямо указывал во втором письме на истинных виновников: «В то же время, когда организованная шайка совершает свой крестовый поход, ходит из города в город, возбуждает народ всякими нечистыми средствами, грабит, разбивает и уничтожает мечом и огнем всякое попадающееся на пути еврейское добро… наши охранители внутреннего порядка и благосостояния со своей стороны тоже принимают ряд серьезных мер, но, увы, не против грабителей, а против тех же несчастных и разграбленных, – созывают комиссии из своих креатур, где обсуждается и решается ограничение прав евреев». Антокольский имел в виду комиссии, созданные в августе 1881 г. во всех губерниях черты оседлости. Они должны были определить вред, якобы причиненный коренному населению экономической деятельностью евреев. 3 мая 1882 г. на основе рекомендаций комиссий были изданы «Временные правила», ограничивающие права евреев [ВАЛЬДМАН. С. 118–119].