Иван V: Цари… царевичи… царевны…

Петр жадно набросился на еду: во все время их долгого озерного странствия он и маковой росинки во рту не держал. Плаванье было столь занимательно и прекрасно, что он обо всем позабыл, ибо парус и его капризы безраздельно завладели им.

Он лежал на лавке, которая была коротка, и воображал себе безбрежное море и огромные корабли со множеством парусов. Как тот «Орел», который приказал построить батюшка в селе Дединове на Оке. Дядька, князь Борис Иванович Голицын, сказывал, что строение судов там начали было разворачивать, да только умедлилось оно из-за отсутствия знающих да умелых работников. Все больше суетились, обвиняли один другого в замедлении, а потому лес все больше на щепу переводили.

«Выучить бы людей, — говорил князь Борис, — да некому. Батюшка твой, царствие ему небесное, даже с герцогом Курляндским снесся: не дозволит ли отладить строение кораблей в его гаванях. Но тот так и не отозвался: видно, осерчал, не захотел».

— А я не пойду ни к кому на поклон, — тряхнув головой, произнес Петр в унисон своим мыслям, — негоже царю кланяться герцогу. Да и каково есть герцогство Курляндское? Муха рядом с Россиею. Нет, я должен выйти на море, хоть на Черное. А далее видно будет.

Он уже мыслил, как повелитель царства, а не как глава потешных. Мысленный взор его обострился. Он проникал сквозь годы. Но пока это был зародыш, только зародыш, из которого должен был вызреть плод. Все виделось ему пока еще смутно. Но уже чувства недовольства сущим, некоей недостаточности, неудовлетворенности будоражили его.

Наконец он заснул и спал крепко, несмотря на жесткое и узкое ложе. Проснулся он рано. Ночные сумерки еще нехотя уступали заре. Она медлила. Восток чуть алел. Утренняя свежесть пробирала, и он невольно ежился. Ни одной живой души не было видно. Лишь кони у коновязи мерно жевали сено да время от времени фыркали, отряхиваясь. Сторожевой пес выглянул из будки и, завидя Петра, лениво гавкнул, а потом, видно признав своего, широко зевнул и завилял хвостом.

Все спали, казалось, спало и озеро. Его гладь была подернута легкой рябью. Качались плоскодонки у причала, качался и бот с торчащей мачтой, словно бы призывая к себе людей.

Денщик, спавший на соломе у дверей, пробудился и вскочил, протирая глаза. Очумело рявкнул:

— Что повелишь, твое царское величество?!

Петр рассмеялся и махнул рукой.

— Ложися, покуда не призову.

И денщик покорно растянулся снова на ворохе соломы.

Петр остановился в раздумье. Будить ли Брата, спавшего в соседней избе вместе с Кортом. А потом, решительно тряхнув головой, направился к причалу, окликнув денщика.

— Ступай за мной. Отчинишь цепь, оттолкнешь лодью.

Он легко запрыгнул в бот, уселся на банку и ухватил конец шкота. Было как-то непривычно пускаться в плаванье одному, без Бранта и остальных спутников. Но он твердо решил испытать себя. Не вечно же быть с поводырем! Ежели что — догонят, есть на чем. Но он был почему-то уверен, что справится в одиночку. Накануне он убедился, что суденышко легко управляемо.

Ветер, как и вчера, тянул с берега. Ровный, несильный. Края облаков, беспорядочно разбросанных по небосклону, приметно зарозовели, и матовый свет лег на воду.

Парус, натянутый сильными руками, утвердился на своем месте. Петр поправил леер, и ветер тотчас наполнил полотнище.

— Пускай!

Денщик отвязал цепь и забросил ее на борт. А затем шестом навалился на корму. Бог отошел от причала, и Петр помахал рукою.

Ветер подхватил суденышко и понес его вперед. Навстречу заре.

Глава двадцать вторая «Усмотри, что дочери родятся…»

Были беременны, мучились, — и рождали как бы ветер, спасения не доставили земле, и прочие жители вселенной не пали.

Книга пророка Исайи

Все Измайлово в очередной раз всколыхнулось. И в кремлевских дворцах и теремах — шу-шу, шу-шу…

Царица Прасковья снова понесла. Царица очереватела.

— Пучит брюхо неведомо отчего. Знать, дитё зачалося, — не то радуясь, не то жалуясь говорит царица своему повелителю, лежа с ним в его алькове.

Редко-редко требовал он ее к себе, приметно слабел царь Иван, сил оставалось только на моленье. Но все-таки время от времени побуждалось в нем плотское желание. Все более по наущению сестрицы Софьи. Ей он беспрекословно повиновался, чуть ли не робел.

— Старайся, братец, старайся, — понукала его Софья, — мы все за тебя и Парашу Бога молим! Экая радость — дети пошли! От тебя зависит продленье рода нашего, смыслишь ли ты?

Коли сестрица говорит — надо смыслить, она — главная в роду, она все знает, Господь дал ей ум повелительный, царский.

Царь Иван и взмолился:

— Парашенька, голубица, ну роди сына. Ну натужься. Порадуем сестрицу, ждет она. И сами порадуемся: новый царевич народился.

— Заговор нужен, — всхлипнув, отвечает Прасковья. — Воды святой от Троицы. И от ног старцев схимников. Вели игумену тайно прислать.