Иван Васильевич – грозный царь всея Руси

Обратимся к фактам. В августе 1581 г. Иван Васильевич и его сын были вместе, принимали в Старице иезуитов. В сентябре-октябре ни один источник не упоминает Ивана Ивановича рядом с отцом. Очевидно, они находились в разных городах. Царь по-прежнему был в военной ставке, в Старице. Но правительственный аппарат и Боярская дума находились в Москве, там решались вопросы снабжения армии, сбора денег, формирования пополнений. Сыну вполне логично было работать там, контролируя эти дела. По сообщению Маржерета, он почувствовал себя плохо, поехал на богомолье. Но остановился в Александровской Слободе. Возможно, ему полегчало.

В ноябре туда выехал царь. Клеветники объявляли, будто он струсил и сбежал от конницы Радзивилла (которую разгромили под Торопцом, за 200 км от Старицы). На самом деле, он поехал по «посольским делам». Стало известно, что Баторий послал в Москву своего гонца. Это было крайне важно, очередная возможность к началу мирных переговоров. В Александровскую Слободу приехали государственные чины, совещались с Иваном Васильевичем, уехали 9–10 ноября. Царь обещал выехать в Москву с сыном «в середу» (15 ноября). Все было еще спокойно, никакой угрозы жизни и здоровью царевича не было.

Об этом свидетельствует письмо Ивана Васильевича от 12 ноября, сохранившееся в документах Посольского приказа в подлиннике. Оно было адресовано Никите Романову и дьяку Андрею Щелкалову. «Которово вы дня от нас поехали и тово дня Иван сын разнемогся и нынче конечно болен и что есмя с вами приговорили, что было ехати нам к Москве в середу заговевши и нонече нам для сыновни Ивановы немочи ехать в середу нельзя». Предлагалось подумать, что делать с королевским гонцом, поскольку Баторий «велит делати наскоро», а царь намеревался остаться в Слободе, «доколе Бог помилует Ивана сына» [738].

То есть царевичу стало плохо 9 или 10 ноября. Но сперва его состояние не вызывало беспокойства. Лишь 12 ноября Иван Васильевич понял, что 15-го они с сыном поехать не смогут, и известил бояр. Но серьезной тревоги еще не было. Письмо сугубо деловое, главное, как в сложившейся ситуации поступить с королевским гонцом. Даже врачей из столицы царь еще не вызывал, надеялся, что все обойдется. На следующий день Романов и Щелкалов послали Ивану Грозному ответ. Подтверждали, что получили его письмо, «и мы, холопи твои, поговорили: — литовского для гонца тебе, Государю, ехать не пригож, покаместа Бог Свое милосердие подаст облехченье Государю нашему Царевичю Князю Ивану в его болезни, хотя б, Государь, и послы литовские пришли, не токма гонец» [739].

Тон тоже спокойный, ободряющий (возможно, как раз из-за того, что приступы болезни случались у царевича и раньше). Сановники успокаивают Ивана Грозного, что ничего страшного, королевский гонец может и подождать, пока наследнику станет лучше. Но ему становилось хуже. Через несколько дней Иван Васильевич вызвал в Александровскую Слободу боярина Романова с врачами и лекарствами. Сохранилась рецептура лекарств, приготовлявшихся для Ивана Ивановича доктором Иоганном Эйлофом под наблюдением оружничьего Богдана Бельского [740]. Они не помогли. 19 ноября царевич умер… Он был любовью и надеждой отца, царь сам воспитывал его, готовил себе в премники.

Кому было выгодно его убийство? В первую очередь, внешним врагам. Оно позволяло в критический момент деморализовать царя, обезглавить русскую власть и командование. А вопросы чести для Батория никогда не были препятствием. Можно ли говорить о «рыцарстве», если воеводе Шуйскому в осажденный Псков прислали из польского стана ящик с «подарком» от прежнего сослуживца, перебежчика Ференсбаха? К счастью, заподозрили неладное, пригласили мастера, вскрывшего ящик сбоку. В нем лежали несколько заряженных пищалей, обсыпанных порохом. Того, кто откроет замок, должно было убить пулями и взрывом. Но и такие методы неприятелям не помогли.

Колоссальной волей и глубочайшей Верой царь сумел пережить страшную потерю. Уже 28 ноября, через 9 дней после смерти сына, он вернулся к делам, принимал гонцов с фронтовыми донесениями. А под Псковом врагам стало туго. Они страдали от холодов, снегов. Русские отряды обложили их с разных сторон, в лагере начался голод. Хлеб и мясо продавались за огромные деньги, лошади подыхали. После трех провалившихся штурмов король и его военачальники не решались устраивать новые. Наоборот, уже не поляки, а защитники Пскова досаждали им атаками. Они-то зимовали в тепле, припасов хватало. Докладывали Ивану Васильевичу, что «воеводы сидят во Пскове здорово и безстрашно, и людем государевым убою нет и порухи над городом нет никоторые» [741]. За 147 дней осады воины совершили 46 вылазок, во множестве убивали неприятелей, уводили пленных.