Иван Васильевич – грозный царь всея Руси

Но и высокопоставленных воров в тюрьмы не сажали, богатства не конфисковывали. В данном отношении Бельский руководствовался как раз примером Литвы и Польши. Судить аристократов могла только Боярская дума. Однако назначения наместников тоже осуществлялись через Думу, многие бояре оказывались замешанными в этих делах если не прямо, то косвенно. Бельский предпочел спустить преступления на тормозах (именно так обычно поступали за рубежом). Да и вообще раздувать конфликт с кланами Шуйских и их сторонников он не желал. Вместо этого повел линию на примирение — в новой системе государства все группировки знати должны были получать свои выгоды. Он амнистировал всех опальных, даже собственного брата-изменника Семена Бельского. От имени великого князя ему послали прощение, приглашение вернуться на родину, обещали боярский чин. Перед ним еще и извинялись за прошлые обиды, вину возложили на покойного Телепнева. Правда, получилось так, что гонец из Москвы и «обиженный» эмигрант разминулись. Когда грамоту о прощении везли в Крым, князь Семен вел на Русь татар и турок.

Но Иван Бельский был гораздо более здравомыслящим правителем, чем Шуйские. Взялся наводить порядок в общем развале. Изыскивались средства на жалованье военным, усиливались гарнизоны городов. Такие меры оказались исключительно своевременными, потому что крымский и казанский ханы сговорились ударить на нашу страну сообща. У них лишь случился разнобой по времени. Крымцы ходили на Русь через степи, для этого коням нужен был подножный корм. А казанцы жили в лесах и болотах, для них лучшими дорогами служили замерзшие реки, лошадей они кормили овсом и хлебом, заготовленным в русских селениях.

Сафа Гирей вторгся в декабре 1540 г. Его орды докатились до Мурома, но на стены города вышли не только воины, а все жители. Отбивали атаки, совершали вылазки. А на помощь им выступили две рати, Дмитрия Бельского из Владимира и служилого царя Шах-Али из Касимова. Сафа Гирей снял осаду и повернул прочь. Русские преследовали его, уничтожили банды, успевшие разойтись по окрестным местам. Правительство решило готовить ответный поход на Казань. Войскам из семнадцати городов велели собираться во Владимире. А Бельский провел через Боярскую думу назначение командующего — Ивана Шуйского. Протягивал сопернику руку для примирения, уступал высокий и очень выгодный пост. Но и из Москвы удалял под почетным предлогом.

Хотя весной 1541 г. стали поступать известия, что зашевелилась вся южная степь. Причем это был не обычный набег. Сахиб Гирей поднял всю орду, разрешил остаться лишь детям, старикам и больным. Присоединились ногайская орда, «турского царя люди с пушками и с пищальми» — янычары, отряды ополчения из Кафы, Азова [192]. Строились планы сокрушить ослабевшую Москву, а Рязанское княжество отделить, отдать Семену Бельскому, вассалу султана.

Шуйскому с частью его войска приказали оставаться во Владимире — ведь могли подключиться и казанцы, ударить с востока. А главным воеводой на юге определили брата временщика, Дмитрия Бельского. Собирались полки в Серпухове, Коломне, Туле, Рязани. Воевоеде Путивля Федору Плещееву поручили выслать разведку, и в верховьях Дона она столкнулась с татарами, доложила о ханских полчищах, которым «конца не видно». По сакме, вытоптанному следу в степи, приблизительно оценивали количество врагов — более 100 тысяч. Татары с ходу пробовали захватить Зарайск, воевода Глебов отразил приступ. Задерживаться на осаду хан не стал, двинулся дальше.

А в Москве бояре и митрополит решали, что делать с десятилетним государем? Нужно ли его эвакуировать на случай, если неприятели обложат столицу? Или оставить в городе? Но при обсуждении выяснилось, что во всей России для великого князя… нет больше безопасных мест! Псков и Новгород «смежны с Литвой и немцами» — было ясно, что при удобном случае они сразу нападут. Кострома, Ярославль, Галич находились под угрозой казанцев. Ивану Васильевичу, хочешь или не хочешь, приходилось оставаться в столице, и он делал единственное, на что был способен. Вместе с братом на глазах людей со слезами молился перед Владимирской иконой Пресвятой Богородицы, перед гробницами московских святителей Петра и Алексия:

«О Пресвятая Госпоже Богородице Владычице, покажи милость на роде христианстем, помиловала еси прадеда нашего Великаго князя Василия от нахождения поганых, от безбожнаго царя Темир-Аксака (Тамерлана — авт.), тако и ныне пошли милость Свою на нас, на чад их, и избави нас и весь род хрестьянский от безбожнаго царя Саип-Гирея… О чудотворный Петре, призри на нас сирых, осталися есмы от пазухи отца своего и от чрезл матери своея млады, ниоткуда себе на земле утехи не имеем…» [140].