Иван Васильевич – грозный царь всея Руси

Очевидно, государь делился с «благочестивым» приближенным размышлениями о своей личной ответственности за все, что происходит в России. Его мысли стали известны в кругах тайной оппозиции. После чего было уже не трудно выбрать методику воздействия на молодого государя. И тому же Адашеву оставалось разрекламировать «подвижника» Сильвестра, поведать о неких откровениях, якобы полученных им от Господа. Игру на «откровениях» подтвердил сам Иван Грозный, он вспоминал, что Сильвестр напугал его «детскими страшилами» [209]. Но в тот момент «страшила» подействовали на впечатлительного юношу, он «совета ради духовного и спасения ради души своея» принял наставничество священника [208].

Это могло произойти не единовременно. Вполне вероятно, что сперва царь стал приглашать его для духовных бесед (как его отец приглашал «старца» Вассиана Косого, приехавшего из лесных скитов в Москву), а потом, втянувшись под его влияние, добровольно передался под его наставничество. Но оно было неофициальным, Сильвестр не был духовником царя. На первых порах держался в тени. Поэтому со стороны его еще не считали видной фигурой. Но психологом он был превосходным. Для воздействия использовал прописную истину — Господь карает людей по их собственным грехам. На Руси это хорошо знали. Никольский летописец объясняет московские пожары Божьим гневом за то, «что в царствующем граде Москве и по всей России умножилась неправда от вельмож насильствующих всему миру и не право судящих, но по мзде» [208].

Царя в этом не винили. Понимали, что он по своему возрасту еще не может отвечать за боярские беззакония. Однако Сильвестр возложил вину персонально на Ивана Васильевича. Поучал, что Господь карает Русскую землю за грехи царя! Но какие грехи могли быть него? Кстати, отметим очевидный факт, что такая проповедь могла подействовать только на очень набожного и чистого душой человека. Игра велась не на худших, а на лучших его качествах! С подачи либеральных авторов XIX в. внедрилась версия, будто юный Иван вел праздный образ жизни, предавался легкомысленным «потехам» и только наставления Сильвестра помогли ему взяться за ум. Но в данном случае была подтасована терминология. В XVI в. под «царскими потехами» подразумевались охоты, традиционный отдых государей. Действительно, после знакомства с Сильвестром Иван Васильевич «потехи царские, ловы и иные учреждения, еже подобает обычаем царским, все оставиша» [210]. То есть вообще отказался от личного отдыха, целиком отадавая себя делам государства и Церкви.

Но такое времяпровождение было явно недостаточным «грехом» для катастрофических последствий! Ведь аналогичные развлечения любили другие князья, и Божьего гнева это не вызывало. Вина должна была быть гораздо серьезнее. Ответ нам позволяет найти сопоставление нескольких фактов. В сентябре 1547 г. Адашев отвез в Троице-Сергиев монастырь царский вклад, 7 тыс. рублей. Колоссальная сумма! Для сравнения, заупокойный вклад по его отцу Василию Ивановичу составлял 500 рублей. По какой же причине вносились деньги? Откупиться от Бога, умилостивить его? Нет, Православие не знало практики индульгенций. Вклады были платой монахам, которые в последующие годы (или столетия!) будут молиться о чем-либо. Но никаких условий, сопровождающих огромный вклад, в монастырских записях нет [211].

Однако проговорился Курбский. Он процитировал высказывание, сделанное царем в то время: «Аз от избиенных от отца и деда моего, одеваю их гробы драгоценными оксамиты и украшаю раки неповинные избиенных праведных» [212]. Ивана Васильевича убедили, что страшные грехи сотворили его дед и отец! Что мятежники и еретики, казненные ими и умершие в тюрьмах, были невиновными и «праведными»! Ответственность перед Богом за мнимые беззакония предков легла теперь на царя. Поэтому он посмертно амнистировал всех, кого постигли наказания, давал вклады об их упокоении и хотел отмолить «вину» своих родных. В таком случае становится ясно, почему отсутствует запись о причине вклада. Она была тайной, передавалась Адашевым устно. Или запись была изъята позже, когда государь разобрался в обмане. Эта амнистия коснулась и живых. В частности, был прощен бывший еретик Максим Грек, переведен «на покой» в Троице-Сергиев монастырь — Сильвестр хорошо знал его, переписывался с ним.

Кроме того, Иван Васильевич уже и сам понимал, что обязан навести в стране порядок, прекратить злоупотребления. А каким способом, новые советники подсказывали ему — надо удалять лукавых сановников. Ставить вместо них честных и достойных. А кого именно, рекомендовали они же. Например, Федора Адашева, отца своего любимца, царь из мелких писарей пожаловал в чин окольничего, ввел в Боярскую думу. В правительстве и при дворе развернулись такие перестановки, что дядя государя Михаил Глинский боялся вернуться в столицу! Скрывался четыре месяца по монастырям и селам. А в ноябре 1547 г. вместе с князем Турунтаем-Пронским, тоже занимавшим видное место в правительстве Глинских, решил бежать в Литву.