Иванова свобода (сборник)

Город стоял на правом, низком берегу не оттого, что княжьи люди, когда-то рубившие крепость, не знали, что делали, а потому что другой берег был тоже низкий. Волга здесь текла меж двух низких берегов, но по весне отчего-то заливала только левый. Там тянулись луга, где летом – когда подрастала трава – косили на сено для коров; козы же ходили по городу и сами искали, что есть.

Оттуда, с этих лугов, в любое время, кроме зимы, приходил туман.

С детства Иван привык просыпаться в белом молочном воздухе. Туман заливал улицы и стоял плотный, ощутимый, приглушая жизнь до шепота, догадки, плохо различимого вместо явного. Пока Иван ходил в школу, он не думал про туман, но в институте понял, что тот душит город и оттого здесь ничего не происходило последние семь веков. Туман крал город каждое утро и нехотя отпускал в десятом часу. До этого жизнь была лишь тенью, ожиданием того, что наступит, когда растает плотная влажная марля и темные контуры – наметки будущих форм – перестанут плыть в мутном воздухе и затвердеют, станут реальностью. Туман не таил в себе обещаний; он окутывал город, пытаясь скрыть будущее, и будущее, само как туман, плыло мимо Ивана, оставляя его в настоящем. В этом настоящем ничего не случалось, и – никакое – каждый вечер оно становилось прошлым. Иван боялся затеряться в тумане, превратиться в его часть – невидную, неслышную, ненужную – и однажды растаять вместе с ним – без следа. Он знал, что будущее в городе не наступит, и оттого решил уехать в Москву.

Он закончил институт и тут же, в июле, пока стояло переменчивое среднерусское тепло, сел на автобус, что шел в столицу. Матери Иван сказал, что едет посмотреть, но знал – не вернется. В голове его уже стало тесно от прочитанных книг, и он хотел жизни, про которую рассказывали черные строчки и которая не могла случиться в родном месте. Поэтому однажды утром Иван Петров уехал рейсовым автобусом в свое будущее. Его ждала другая, ясная жизнь, без тумана и всегдашней реки.

Он снял комнату в старой темной квартире, смотревшей на круглый, застроенный гаражами двор, куда его привел бурый от пьянства редкозубый мужчина, негромко выспрашивающий у вокзальных приезжих, нужно ли жилье. Иван спросил мужчину про деньги и почти сразу решил, что цена подходящая, однако стал торговаться еще по пути. Этому его научила жена директора клуба, с которой он разделил шесть часов унылой серой дороги до Москвы. Она сама предложила Ивану сесть рядом и, пока ехали, говорила без остановки, позволяя гладить свои по-летнему голые ноги под наброшенным на колени плащом.

– На первую цену не соглашайся, – советовала она. – Скажи, что дорого, и проси скинуть. Московским-то – им лишь бы урвать.

Иван кивал, пытаясь продвинуть ладонь выше под легкое щекочущее платье. Кристина его не останавливала, но и не помогала, держа ноги сдвинутыми начиная с середины бедра. Здесь ее кожа казалась горячее, чем у круглых уютных коленок. Она была старше Ивана лет на десять, и про нее в городе ходили разговоры. В конце пути она дала Ивану номер телефона родни мужа, у которой должна была остановиться, и попросила, когда будет звонить, сказать, что по поводу земельных участков. Иван пообещал и решил не звонить: он не хотел в новой жизни ничего старого, боясь, что оно принесет за собой туман.

2

Квартирой владела Татьяна Семеновна, калечная женщина с гладким лицом и ко всему привыкшими глазами навыкате. Она ходила с костылем и платила вокзальному пьянице за приведенных жильцов. Одна нога у нее была обута в специальный высокий ботинок и такая тонкая, что Иван не мог понять, как она не боится на ней стоять. Лет ей казалось не больше пятидесяти, и кроме нее в квартире жили еще один съемщик и теперь Иван.

Торговаться Татьяна Семеновна не стала; она сказала, что нужно платить назначенную цену, но согласилась взять деньги вперед не за месяц, а только за две недели. У Ивана ничего своего не было, и хозяйка дала ему постельное белье и два полотенца с условием, что Иван вернет обратно все постиранным, когда обзаведется своим. Иван согласился, пошел в свою комнату и стал смотреть из окна. Он был счастлив.

Каждое утро Иван уходил искать работу, а потом долго бродил по городу, вливаясь в московскую суету, непрестанность движения людей и транспорта, теряясь в бесконечности улиц и гулком неуюте дворов.

Он никогда не видел так много людей сразу, а столько машин, сколько Иван видел в Москве за один день, он не видел за всю жизнь. Он не мог представить, куда шли и ехали все эти люди, и хотел разгадать их жизни, чтобы быть как они. В уличных ларьках продавали еду, какую Иван никогда не ел, и ему хотелось все попробовать, но привезенных денег с каждым днем оставалось меньше и меньше, и потому он ограничивал себя знакомым питанием – пирожками.

Скоро Иван перестал покупать и пирожки, посчитав, что дешевле перетерпеть до дому, а вечером съесть яичницу с хлебом. Он поджаривал хлеб на подсолнечном масле, а потом заливал яйцами – выходило сытнее. Иван ел яичницу большой ложкой прямо со сковороды и думал о Москве.