«Ивановский миф» и литература

В начале 60-х годов в ивановской поэзии все более настойчиво дает о себе знать фольклорное начало, которое так сильно ощущалось в поэтическом творчестве ивановцев в 20-е годы. Это возвращение к родниковому истоку литературы особенно наглядно проявилось в стихах Владимира Смирнова (1934–1990). Его поэтические сборники «Нерль» (1967). «Ведро» (1969), «Перелески» (1971) и др. были замечены не только в Иванове. Причем, о стихах В. Смирнова хорошо отзывались приверженцы диаметрально противоположных, казалось бы, поэтических школ. Понятно, например, благосклонное отношение к его творчеству Александра Прокофьева или Виктора Бокова — поэтов с ярко выраженной ориентацией на устное поэтическое творчество. Но был и сочувственный отзыв признанного «конструктивиста» советской поэзии Ильи Сельвинского, который писал в письме, адресованном В. М. Смирнову: «Ваши стихи из книжки „Нерль“ полны обаяния. Прочитал их с наслаждением. Даже позавидовал Вам». А в письме Константина Симонова автору сборника «Талка», в частности, говорилось: «…Вы сами, конечно, понимаете, чувствуете, что я учился в поэзии в другой школе… Поэтому, когда я читал Ваши стихи, мне приходилось в чем-то преодолевать в себе пристрастие к другой школе поэзии. Тем более я был рад тому чувству радостной свежести Ваших стихов, которое я испытал, преодолев это ощущение известной первоначальной отчужденности. Просто очень и очень рад был прочесть Вашу книжку. В ней много хороших стихов, экономных, точных, поверху очень простых, а по сути — глубоких, с хорошим большим размышлением о жизни».

«Радостная свежесть» — вот что принес «в ивановский миф» Владимир Смирнов.

«Людей и жизнь, — писал он в автобиографии, — я узнавал из фольклора, которым неисчерпаемо богата ивановская земля, изучая русский язык, историю края, записывая семейные предания. Много для души дала газетная работа в качестве собкора „Рабочего края“, когда мне довелось исходить и изъездить Тейковский, Ильинский, Гаврилово-Посадский районы — добрую половину Ростово-Суздальской Руси»[328].

Обладая редким филологическим слухом (Владимир Михайлович закончил литературное отделение Ивановского пединститута), автор «Нерли» воскрешал, как он сам говорил, «звон славянской речи». Фольклорная вязь его стихов вбирает в себя и широкий былинный распев, и мотив протяжной русской песни, и лукавый частушечный перебор. В поэзии В. Смирнова чувствуется удовольствие от игры словом, которое предстает здесь живым и многообразным и которое как бы само по себе ведет автора по давней и вечно современной народной тропе:

Этот конь —
Под дугой,
И другой —
Под дугой.
А мой
Дорогой —
Под радугой.
— Уж ты, конь,
Мой конь, —
Я скажу, —
Вези.
Не довольно ли
Быть на привязи?
На то радуга,
Чтоб светить светлей.
Не одним же нам
Любоваться ей!

В поэзии В. Смирнова возникает образ народной молвы в ее многоликости, в разнообразии личностно-ролевых начал. То откликнется здесь кручина девушки, разлученной с милым дружком:

Говорили,
Выдали,
Что нас вместе
Видели.
А я только раз взглянула
Да и то лишь издали.

То прорвется в стихи голос древнего сказителя, повествующего о трагикомическом выборе князя в городе Путивле («Путивль»). А потом мы услышим задорную речь нерльских девчат, обращенную к незадачливому ухажеру:

Ах, моряк ты, моряк,
Ты, видать, не земляк.
Что к нам тебя направило?
Запомни наше правило:
Перво-наперво учти,
Радость полосатая, —
Ты любовью не шути
С нерльскими девчатами.
Ты, по чести говоря,
Не кичися: я да я.
Не такие якали,
Да здесь бросали якори.

Именно ощущение своей причастности к народной молве, начало которой теряется в далеком прошлом, делает лирического героя В. Смирнова счастливым. Открытие первозданности речи ведет его к вере в добрые начала общего и личного существования. А потому и пишутся такие светлые, духоподъемные стихи, как это, например:

Постели мне на сене.
Так — давно не спалось!
Пусть мне снится весенний
Пьяный трепет берез,
Родниковое донце,
И на дне у ручья
То ли свет, то ли солнце,
То ли юность моя.
Я вдохну разноцветья,
Я той влаги напьюсь…
И семнадцатилетним
На рассвете проснусь.