«Ивановский миф» и литература

После революции Надеждин не только снимает упреки в адрес Бальмонта, связанные с невниманием к людскому миру, но и всячески подчеркивает правоту бальмонтовской «земной» позиции, сказавшуюся в неприятии нового строя. И сами Гумнищи предстанут в дневнике не только родиной известного декадента, но и местом памяти о поэте, который нес свет просвещения в самом глубоком смысле этого слова и поплатился за это изгнанием из России.

29 мая 1926 года, посетив Гумнищи, Надеждин запишет в дневнике, явно имея в виду Бальмонта: «Он громко звал нас к свету. / За то поклон поэту». А далее — не лишенный учительской назидательности упрек властям за неуменье воздать Бальмонту должное:

Когда б умны вы были,
Читальню бы открыли.
Была б читальня эта
Как памятник поэту.

Не приходится сомневаться: дойди этот совет до адресата, быть бы Якову Павловичу где-нибудь на Соловках…

В 1932 году пронесся слух о смерти Бальмонта, дошедший и до Шуи. Слух оказался ложным, но, не будь его, мы не узнали бы о безоглядной смелости никому не известного жителя провинциальной глубинки, воспевшего отвергнутого советским строем поэта:

Ушел от нас поэт.
Почтим его вставанием.
Хоть был он декадент,
Читайте со вниманьем
Последние стихи
На темы наших дней.
Советские грехи
Виднее в книге сей.
Он гостем первых дней
Был в русском коммунизме.
С того запел сильней
О нашем вандализме.
Изобличал вождей
В обмане всего света;
Ложь ленинских идей,
Подкладку их декретов.
Здесь с пеною у рта
Вожди его ругали.
И марксовской грозой
Европу вновь пугали.
Я песнь тебе спою,
Покойник на чужбине.
Поэзию твою
Прочтем с вниманьем ныне.
Мир праху твоему,
Изгнанник даровитый!
По дару своему
Не будешь позабытый.

(«Памяти К. Д. Бальмонта. В год его кончины», 10 июля 1932 г.)

Безусловно, эти стихи, как и все стихотворения Я. Надеждина, не могут быть отнесены к явлениям собственно поэтическим в полном смысле слова. Но перед нами интереснейший человеческий документ, дающий представление об активных мифотворческих устремлениях народной, «низовой» культуры, стремящейся поддержать «высокую» культуру в тяжелое для нее время.

* * *

В заключение этой главы хотелось бы сказать о сегодняшнем отношении к Бальмонту на его родине.

Известно, что на протяжении долгого времени поэт считался персоной нон-грата в советском отечестве. Ему не могли простить, что, находясь в эмиграции, он писал о бесчеловечности большевисткого режима, критиковал Горького и т. д. В Иванове, «самом советском городе», память о Бальмонте была более чем нежелательна. С большим трудом в 1967 году, благодаря подвижническим усилиям местных литературоведов Г. М. Сухарева и П. В. Куприяновского, удалось провести в шуйском педагогическом институте расширенное заседание кафедры, посвященное столетию со дня рождения Бальмонта. Намеченная на это же время в Ивановском пединституте бальмонтовская конференция была запрещена. Игнорировало официальное Иваново и приезд в город в юбилейные дни дочери поэта — Нины Константиновны (1900–1989). Останавливалась она в доме профессора Павла Вячеславовича Куприяновского, с которым у нее сразу же установились теплые дружеские отношения.

Большие сложности возникли у основателей литературного музея при Ивановском университете (открыт в 1985 году) в связи с оформлением бальмонтовской экспозиции. Обкомовские кураторы урезали ее до крайних пределов.

Положение стало меняться во времена «перестройки». В начале 90-х годов на кафедре теории литературы и русской литературы XX века ИвГУ начал разрабатываться общекафедральный проект «К. Бальмонт, М. Цветаева и художественные искания XX века». Стали проходить международные и общероссийские конференции, связанные с выдвинутой темой, издавались сборники под тем же названием. Эти сборники (всего их вышло на сегодняшний день шесть) получили высокую оценку в научной академической среде. Ивановский университет, по утверждению рецензента журнала «Русская литература», стал «одним из сильных центров научного литературоведения и одним из лидеров в изучении наследия Бальмонта, Цветаевой и их современников. У него есть свой путь, неотрывный от традиций русской литературной науки и европейских исследований. Сборники читаются, и новое, представленное в них, входит в научное сознание»[152].