«Ивановский миф» и литература

Мы с тобою делим участь
Незаметных, добрых и простых,
Кто трудятся, бедствуя и мучась,
На полях, в камнях ли городских.
Мы — из тех, кому не в радость зимы:
Нет одежды, дороги дрова.
Мы — из тех, чья жизнь, мой друг любимый,
До смешного дешева.
Вместе с ними мы теснимы
Торжеством неправых сил.
Много страшных бед перенесли мы,
Много рок надежд уже скосил.
Но все же — страсти да тревоги,
Но не все же — будней пыль и муть.
Манят нас весенние дороги,
Голубые реки кличут в путь.
В дни, когда душистою порошей
Занесет черемуха траву,
Ты зовешь судьбу хорошей,
Я хорошей жизнь с тобой зову.
Все проходит. В нашей жизни жесткой,
Ласковая спутница моя,
Ты завянешь сломанной березкой,
Надорвусь до срока я.
Будем ждать последней мы дороги,
Станем ждать последней мы версты.
Не грусти. Ведь это — жребий многих.
Это жизнь
Таких, как я и ты.

(16 / V — 31 г.)

Эти стихи, посвященные жене, включают в себя особый трагический мажор, свойственный многим тогдашним произведения Семеновского. Да, жизнь трудна, но есть близкие, дорогие сердцу люди, а значит не так уж и страшна эта жизнь.

Очень тяжело пережил Дмитрий Николаевич утрату матери. Вместе с родным человеком уходит в другой мир и сокровенная частица души самого поэта:

Где ты, с душою доброй и сильной,
Где ты, родная?
Есть ли за темной гранью могильной
Жизнь неземная?
Иль наши чувства, воля, сознанье,
Лад их чудесный, —
Музыка духа — только звучанье
Арфы телесной?
Бедная арфа! Скрещены руки,
Сомкнуты веки.
Порваны струны, милые звуки
Стихли навеки[256]

.

И только природе дано сохранить ушедшую в небытие тайну материнского присутствия в этом мире. Об этом с потрясающей лирической силой Семеновский написал в одном из лучших стихотворений конца 20-х годов «О, грустный покой повечерья…», которое кончалось такими словами:

Мне больно за рвы, за лощины,
За небо в тяжелом свинце.
Так ранят нам душу морщины
На милом увядшем лице.
И, как на лицо в ореоле
Седеющих дымных волос,
С любовью до боли, до слез
Гляжу я на мглистое поле,
На жесткую жниву полос.

В начале 30-х годов Семеновские настраиваются на переезд в Москву, куда в разное время перебрались многие друзья Дмитрия Николаевича. Начались квартирные хлопоты, которые не увенчались успехом. Причина этого во многом внутренняя. Современный биограф поэта свидетельствует: «Литфонд предложил „уплотнить“ жилплощадь сосланного в Казань Карпова. Жена опального писателя с тремя детьми, от двух до десяти годов, проживала под Москвой в двухкомнатной квартире. 5 ноября 1931 года Дмитрий Николаевич приехал в Красково и, познакомившись с Карповой, воочию убедился, что уплотнять ее безбожно. Но других вариантов не предвиделось…»[257]. Вспоминая эти трудные времена, Варвара Григорьевна, жена поэта, писала в письме П. А. Журову (22 декабря 1960 г.): «Жизнь у всех была тяжелая, а у нас особенно. Я и он в эти годы были очень бедны. А может быть, все к лучшему? Ведь за этими годами шел 1937 год. Чем бы он мог кончиться для Мити в Москве — неизвестно…»[258].

В. Г. Семеновская умалчивает в этом письме о 1933 годе, когда ее мужу пришлось вплотную столкнуться с репрессивной государственной машиной, и он с 26 ноября по 19 февраля 1934 года находился под следствием в Ивановском отделении ОГПУ.

В сравнении с тем, что творилось в 1937 году, этот тюремный эпизод из жизни поэта относительно благополучен. Но зарубка на душе осталась на всю жизнь. Долгое время протокольные обстоятельства ареста Д. Н. Семеновского были совершенно не известны. И только в середине 1990-х годов, благодаря усилиям представителя группы общественных связей УКГБ по Ивановской области В. Д. Панова, многое стало проясняться.