«Ивановский миф» и литература

Не взывали ангелы в бездне эфирной,
На текстильном небе не вспыхнула звезда.
И волхвы с ливаном, золотом и смирной
Не пришли сюда.

Только за окном водовоз прополз на кляче

В синеватой мути нарождающегося дня.
Да дитя беспомощно захлебывалось в плаче.
Да мать угасала, как гаснет головня (121).

Этот фабричный Христос, готовый «все бремя мира, боль и тьму» принять на свои плечи, остается неузнанным. Слишком он обыкновенен, «будничен и прост»: «Ни вдохновенного лица, // Ни лучезарного венца». И последним приютом этого нового Христа, обещавшего всем, кто «наг и сир», прекрасную жизнь, становится сумасшедший дом.

Поэма «Благовещание» обычно остается за рамками рассмотрения поэзии Семеновского 20-х годов как нечто побочное в его творчестве. Но это не так.

Да, поэма далека от художественного совершенства, но она интересна как свидетельство драматического перелома в мироощущении поэта. Об этом П. Журов в рецензии на первую поэтическую книгу писал: «В поэте надломилось что-то очень тайное и ценное, и мир его души стал болезненным миром-маревом. <…> И зловещая поэма о безумце-бедняке, сломленном непосильной и неправой мечтой, таит странные созвучия…»[244].

Горький отреагировал на новые настроения Семеновского с учительской суровостью: «Вы кем-то призваны окрасить мучительно-трудную жизнь людей в яркие краски звучных слов, — вот Ваше отличие от множества миллионов людей, для которых Ваша оценка жизни может дать много пользы и радости.

Довольно скрипеть и ныть, Семеновский!»[245]. Увы, легче от таких горьковских советов не становилось.

Семеновского мучает мысль о ненужности его литургических откровений, или, как сказано в поэме, «золотых глаголов», бескорыстно даруемых людям. В письме П. Журову от 16 марта 1921 года Дмитрий Николаевич с грустью пишет: «Стихи о святых, о крестных ходах, церковные образы — на всем этом теперь далеко не уедешь. Но такие стихи наиболее характерны для меня, они мне удаются больше, чем вирши на иные темы. Самый тон моих писаний не гармонирует с настроениями, господствующими сейчас»[246]. Подтверждением этих слов становится приостановление издания сборника переложений духовных песнопений «Умиление» (1922)[247]. Грубой редакционной правке подвергся поэтический сборник «Земля в цветах» (1930).

Критика, уничижительно называющая поэзию Семеновского, «советской кутьей»[248], усугубляла мрачные мысли поэта о его ненужности в новом мире. Нападал на Семеновского и местный журнал рапповского толка «Атака», где, между прочим, были напечатаны под названием «Одному поэту» следующие стихи А. Благова:

Не завяжем мы дружбы тесной,
И знакомства сотрется след;
При погоде самой чудесной
Не найдем согласных бесед.
Заскулишь ты — поэт-меланхолик,
Разливая тоску и лень…

Дальше «доносительский» характер этого стихотворного послания становится еще резче:

Понимаю тебя, понимаю
И тебя, и твои мечты.
Улыбаться рабочему маю
Не учился у жизни ты.
Как же, как же ты можешь поверить
В полноводную радость труда,
Если дальше квартирной двери
Не видать твоего следа.
Если думы твои — одиночки
Не созвучны великой борьбе,
Если ласка весны и цветочки
Нашей стройки дороже тебе[249]

.

В том же номере «Атаки» была напечатана статья местного рапповского вождя В. Залесского «Литературные заметки», где разоблачались происки ивановских писателей, связанных с группой «Перевал», испытывающих, по мнению критика, тлетворное влияние Воронского. Названы три имени: Е. Вихрев, Н. Колоколов, Д. Семеновский. О последнем, в частности, говорится: «Поэт опоздал, безнадежно опоздал на поезд современности, этак лет на 30, а в результате он несет большие издержки и творчество его в основном проникнуто тоской, меланхолической грустью, жалобой <…> Мы видим в творчестве Дм. Семеновского близость „перевальцев“ к той плеяде писателей, которые имели органический разрыв с действительностью (это по Плеханову, не по Воронскому!)

Но только разрыв с действительностью не Николая Палкина, а действительностью нашей, социалистической, с эпохой строительства социализма»[250].