«Ивановский миф» и литература

Эти книги давно уже стали библиографической редкостью, и критики, пишущие о Семеновском, предпочитают цитировать его ранние стихи по более поздним изданиям, где мы имеем дело часто с новыми вариантами стихов. Окончательные тексты могут быть совершенней, но порой из них уходит тот особый аромат времени, который присущ первым сборникам Семеновского. Уходит то, что можно назвать соборным началом в тогдашней его поэзии.

Лирический герой «Благовещания» живет благостно-радостным чувством сопричастности к чуду возрождения светлого лика земли и благодарного ей человека. Революция для поэта — это миг, когда небо сходит на земные долы, когда наконец-то поэт открыто может заявить о своем призвании:

Я послан в мир, чтобы сказать,
Что неба праздничная риза,
Леса, холмы и луга гладь —
Великолепней Парадиза.

Я миру в дар несу канон

Ласкательных и сладких песен,
Чтоб этот мир узнал, что он
Неизглаголанно чудесен.

Чтоб человек, блажен и свят,

Дышал дыханием свободы
И, украшая жизни сад,
Молился красоте природы.

Я полюбил лицо земли,

Подобно радостному раю,
Живу и на поля мои
Я милость мира призываю[241].

Перед нами своеобразный манифест, в котором запечатлен поэтический миф Семеновского, связанный с его пониманием революции. Миф, который во многом, как выяснилось позже, расходился с реальностью.

В самом деле: в разгар гражданской войны пишутся стихи, где поэт призывает к «милости», к молитвенному отношению к природе. Само отталкивание Семеновского от традиций народной духовной поэзии, лик Богородицы, возникающий в цикле «Иконостас», разводили ивановского поэта с «неистовыми ревнителями» революции, славящими борьбу с проклятым прошлым. В предисловии к сборнику «Дм. Семеновский и поэты его круга» точно подмечены преемственные связи, которыми новая Россия у Семеновского связана со старой. «В какой мере образ старой Руси был устремлен в ранней лирике в будущее, в такой же мере новый образ — Красная Русь — укоренен в прошлом, если прошлое понимать не как социально-политический строй, а как совокупность национальных традиций — нравственно-этических, эстетических, трудовых»[242]. Семеновский решительно расходился с новой поэзией пролеткультовского толка, которая начинала отчет жизни с Октября и решительно перечеркивала то, что было раньше. Напротив, «любовь поэта к родине становится все более личной, интимной, радостной:

Я люблю тебя, красная родина!
Мне приятна кукушка твоя,
Увитая в ивняк загородина,
Ветхий мост над струями ручья.

…Мне люба на оконце подзоринка,

Жило пахаря с гарью и мглой
И за сумраком девушка-зоренька
Над проворной, над легкой иглой.

(„Новая Россия“)»[243]

Иконописно-возвышенное настроение, пронизывающее стихи Семеновского первых лет революции, отражается в символике цвета, где преобладают голубые и золотые тона. Лазурью и солнцем полнится его тогдашняя поэзия. Между землей и небом открывается связь, которая становиться освободительным для людей голубым мостом. Недаром книга «Благовещание» открывалась стихотворением, так прямо и названным — «Голубой мост»:

… Пусть лазурь утонула во мгле,
Пусть и я незаметен и прост, —
Я узнал, что от неба к земле
Голубой перекинулся мост.

Он идет из тебя, из меня,

Из деревьев, лучей, лепестков.
Поле, небо и сердце — родня.
Все мы — братья во веки веков (9).

Первые поэтические сборники Семеновского запечатлели такое лирико-мажорное отношение поэта к жизни, какого он не испытывал прежде и какое ему уже не суждено будет испытать в будущем. Впрочем, в само «Благовещание», а именно в маленькую поэму, давшую название сборнику, входит мотив трагического разноречия мечты и действительности, давние коллизии классической русской литературы: непонимание и отрицание пришедшего в мир Христа, глумление над праведником.

Христос Семеновского рождается в краю, «где фабрики-кадила // над чумазым городом льют густую мглу».