Вырастая в фабричном краю (село Юрьевское, где прошло детство, находилось всего в двенадцати километрах от Иваново-Вознесенска), Семеновский не мог не вбирать в себя дух пролетарского протеста против царящего произвола. Его активное участие в забастовке учащихся во Владимирской духовной семинарии (конец 1912 года) не было случайным. Как не было случайностью и его обращение к Горькому после исключения из семинарии. Исключили с «волчьим билетом», лишив какого-либо права поступать в высшее учебное заведение. «Зима прошла для меня, — вспоминал Семеновский о тяжелой зиме 1913 года, — в скитаниях по родственникам и знакомым и в писании стихов. Товарищи поступали в псаломщики, некоторые мечтали приготовиться на аттестат зрелости. Мне тоже нужно было зацепиться за что-то, найти в жизни свое место. Но идти в псаломщики я не хотел, а других перспектив — кроме сочинения стихов — не было. В этот переломный момент юности меня потянуло к Горькому. <…>
Я знал, что Горький живет на Капри, что он редактирует беллетристический отдел выходящего в Петербурге журнала „Просвещение“. Почему-то верилось, что он не только может дать оценку моим стихам, но и вообще посоветует, как мне быть.
И вот я послал Горькому через журнал „Просвещение“ несколько стихотворений»[222]
.М. Горький очень скоро отозвался на письмо неизвестного ему ранее Семеновского. И как! «Искра божья у Вас, чуется, есть. Раздувайте ее в хороший огонь. Русь нуждается в большом поэте. Талантливых— немало, вон даже Игорь Северянин даровит! А нужен поэт большой, как Пушкин, как Мицкевич, как Шиллер, нужен поэт-демократ и романтик, ибо мы, Русь — страна демократическая и молодая»[223]
. Горький угадал в молодом поэте главное: чистоту помыслов, органичность таланта, особое упрямство души, которое не позволяет человеку изменить самому себе. «Очень хорошо, что Вы — семинарист, это народ упрямый, — говорится в письме Горького Семеновскому от 10 июня 1913 года, — все семинаристы, каких я знал, умели и любили думать»[224].Роль Горького в творческой судьбе Семеновского трудно переоценить. Дмитрий Николаевич обязан ему поступлением в университет имени Шанявского. Горький помогал Семеновскому материально, способствовал изданию многих его произведений. Не кто иной, как уже говорилось выше, а именно Горький включил имя Семеновского в число «настоящих пролетарских поэтов». Однако общение этих двух писателей имеет и свою драматическую подоплеку. Горький, открывая в молодом провинциале свежий талант, надеялся развить в нем «горьковский», условно говоря, феномен. Великому пролетарскому писателю, мечтающему о «поэте-демократе» масштаба Шиллера, хотелось сотворить из Семеновского нечто грандиозное, социально соотносимое с автором романа «Мать».
Трудности такого сотворения Горький почувствовал сразу. Семеновский с самого начала внутренне противился навязываемой ему роли остро социального, гражданского поэта. Глубоко уважая «буревестника революции», в какой-то мере следуя его советам, Семеновский не мог изменить своей «софийной» натуре, а потому нередко открывался в письмах к старшему товарищу в настроениях, чуждых горьковским. «Часто вспоминаю о граде Китеже, утонувшем в Святом озере, — писал Семеновский Горькому в 1913 году. — Светлый град, утонувший в озерной глуби, — это новая счастливая Русь. Она не умерла, она придет, — недаром звонят колокола белокаменных китежских соборов»[225]
. Горького это китежское мировоззрение раздражало. Почти в каждом из своих дореволюционных писем Семеновскому Горький советует (и весьма настойчиво) освободиться от «декадентского» влияния таких поэтов, как Блок, Клюев, Клычков. «Вы еще молоды, — пишет Алексей Максимович в письме от 7 августа 1913 года, — но у Вас есть кое-что свое, что Вы и должны беречь, развивать, говорить же, что „я решил быть поэтом прекрасной дали, грядущего эдема, града невидимого и влюблен сейчас в слово „рай““ — все это Вам не нужно. Все это — дрянь, модная ветошь, утрированный лубок и даже языкоблудие. Каким Вы будете поэтом, это неизвестно ни Вам, никому, но если Вы пойдете за Клычковыми, — Вы не будете поэтом»[226].Горький явно недооценивал Семеновского, тревожась за то, что он станет на путь подражания действительно влекущим его поэтам. Все дело в том, что, ощущая родственность с так называемыми новокрестьянскими поэтами, Семеновский оставался самим собой и отнюдь не являл из себя «ивановского Есенина» или «ивановского Клычкова».