Ивановы годы. Иваново детство.

Не соглашусь. То есть, соглашусь с тем, что треть — это много. Но и только. Потому что все эти блестящие характеристики, — «бесстрашный», «энергичный», «рассудительный» и так далее, — на самом деле не отражают реальности. Мы просто не знаем, каковы они были в деле. Зато хорошо знаем, что роспись назначений определялась местничеством, где первый воевода обязательно должен был быть знатнее второго воеводы, зато второй очень часто своим талантом подкреплял знатность первого. Собственно, итогом чисток и было то, что воеводы начального этапа, — «старшие старших родов», определенные только по знатности, сошли со сцены, уступив место тем самым «вторым воеводам», точно таким же аристократам, но, по определению того жеВолодихина, «несколько менее аристократичным». То есть, в итоге террора социальные барьеры таки рухнули и система назначений в какой-то степенивошла в резонанс с принципом личных заслуг и качеств. А следовательно, утверждение об «обезглавленной армии» нельзя признать верным. Тем паче, что освободившиеся вакансии тотчас заполнялись заждавшимися очередниками.

во–вторых, утверждает историк, репрессии русскую армию не только обезглавили, но и обескровили, ибо «подавляющее большинство жертв — служилые люди по отечеству (...), не принадлежащие к аристократии». И как следствие, если под Полоцком дворянской конницы было около 18000 сабель, то спустя 10–12 лет вдвое меньше. То есть, «ущерб, понесенный от террора дворянской конницей (...) был таков, как если бы основные силы Московского государства подверглись разгрому в генеральном сражении». Также «худо сказалась на боеспособности войск т. н казанская ссылка 1565 года. Она надолго вывела из оперативного оборота значительное количество служилых людей».

Не соглашусь и тут. Да, конечно, по «делам» аристократии проходили и их дворяне (скажем, по делу Федорова–Челяднина аж 50 душ). Но это было дело очень громкое, исключительно по масштабам, а в общем, — - как тут же, сам себе противореча, пишет Дмитрий Володихин, — «трудно установить, сколько именно и по какому «делу» было их казнено (...) Конечно, многих повыбило на войне. Кое-кто скрывался от службы «в нетях». Но, видимо, и террор сказал веское слово». Согласитесь, дорогого стоит это «видимо», ставящее под сомнение весь обвинительный уклон. Ведь и в самом деле, за 10 лет погибли многие, а дети еще не успели встать в строй, и «отказников», которым осточертела война, лишающая дом хозяйского присмотра, тоже на десятом году войны было достаточно. А значит, утверждение об армии, обескровленной, в первую очередь, террором, тоже нельзя признать верным. Как нельзя и согласиться с тезисом о «казанской ссылке» как причине падения боеспособности, — просто потому, что (как я уже писал) сосланные в 1565–м были возвращены домой в 1566–м, а в течение именно этого года никаких масштабных действий в Ливонии не случилось.

Все сказанное, разумеется, не означает, что террор это хорошо. А означает только лишь то, что у всего есть своя цена. И цена, уплаченная Иваном за искоренение «пятой колонны» в тылу и хотя бы ограниченное открытие социальных лифтов, была вполне приемлема. Не заплатить ее означало бы совершить государственную ищмену. А что успехи сменились поражениями, так, извините, на втором десятке лет изнурительной войны трудно воевать в полную силу, да еще и, — как на втором этапе Ливонской кампании, — со всей Европой:

5