Ивар и Эрика (СИ)

Она плачет и смеется, целует мою руку. Я улыбаюсь. «Замечательный сон!»

— Ты спал двое суток. Доктор Краузе сказал, что это уже здоровый сон!

Эрика наклоняется и нежно целует меня губы. Они такие сладкие…

— Где я?

— В госпитале, в Виндобоне.

— Не может быть…

— Я рядом и ты дома!

Я ощущаю на щеке ее слезы и понимаю что это уже не сон.

Эрика дежурила в госпитале, когда поступили раненые из санитарного эшелона. Кроме плохо заживающей раны на правой ноге у меня было воспаление легких. Мне трижды повезло. Первое, что я сразу попал в руке Эрики, так как она меня не послушалась и пошла, работать медсестрой в третий госпиталь и второе — что меня привезли именно в этот госпиталь, а третье — что у нее были деньги, чтобы купить на черном рынке ампулы дорогостоящего антибиотика — новейшего средства из враждебной Гринландии.

Лекарство завозили из Скаггерана на торговых судах, и расходилось она по тысяче ливов за ампулу. Раненых из первой бригады в госпитале было не мало. В курилке только и болтали о мясорубке, в которую попали виндобонцы.

От бригады уцелела хорошо только четверть и то благодаря действиям командира бригады — Айвара. Артиллерия ассорцев разнесла передний край, а потом пошли танки и пехота волнами. Понимая, что продолжать сопротивление в таких условиях, значит погибнуть всем, он приказал отходить к соседям на фланги. Противотанковой артиллерии в бригаде имелось только две батареи, да и те погибли при артобстреле, почти полностью. Тевтонцы подтянули резервы и остановили прорыв, но дело уже было сделано. Тевтонцы из числа раненых твердили, что мы хреновые вояки — бросили фронт, из-за чего в госпитале вспыхивали то и дело ссоры, доходившие до мордобития.

Рассказывали, что бригаду вывели с фронта и отправили в Виндобону на переформирование. Каждому из нас, раненых, вручили по Кресту Храбрости третьей степени. Меня навестил Петрус. Без бороды здорово помолодевший, с нашивками младшего фельдфебеля и крестом второй степени.

— Ого! Поздравляю! За что?!

— За уничтожение моста и спасение командира из-под огня!

— Командира?

— Тебя, дружище!

Мы посмеялись этим выкрутасам военной наградной мысли.

— Ты меня спас, Петрус, спасибо тебе…

— Вытащить друга из дерьма не подвиг — это обязанность!

— Пафосный ты стал как твой папаша!

— Не из родни, а в родню! — засмеялся Петрус и потер подбородок.

— Скучаешь по бороде?

— Самую малость. Отпуск мне дали. У отца навоз ворочаю и девок щупаю!

— А…

Петрус смотрел выжидающе. Как его спросить про Ольгу?

— Про нее ничего не слышал?

— Я ее вместе с тобой погрузил в эшелон. Была в порядке.

— Она здесь?

— Не знаю. Ты Эрике чего говорил?

— О чем?

— И правильно! Не о чем!

— Как Карл?

Петрус скривился.

— Нет больше Карла… Мы с тобой вдвоем только уцелели из нашей роты. Вся колонна на танки нарвалась… Раскатали их как асфальтовым катком… Ребята говорили — груда жженого металла только осталась… Люди как головешки или в труху…

Я откинулся на подушке. «Никого не осталось…»

В голове не укладывалось: мы с Петрусом остались живы, потому что поехали по другой дороге…

— Судьба! — развел руками бывший бородач.

Когда я смог сам ковылять с костылем до процедурной и в столовую, Эрика перевезла меня домой. На деревьях уже прорезались молодые листья. Чирикали птички. Я сидел на ступеньках дома и грелся на солнце.

Где-то на востоке громыхала война, перемалывая людей в труху, а в Виндобоне собиралась цвести сирень.

Военно-врачебная комиссия полистала мое госпитальное дело, посмотрела, как я хромаю, и решила признать не годным к военной службе. Осколок задел не только мышцы, но и сухожилие правой ноги…

Больше всех радовалась моему увольнению Эрика. Еще бы! Меня больше не пошлют на войну.

Я снял тевтонскую форму и потерял должность в департаменте гауляйтера Виндобоны. Надо было думать о заработке. Не сидеть же на шее у жены? То золото, что осталось, тратить на еду не хотелось. Пусть лежит на крайний случай. В гараже пылился старый пикап. Я взялся за его техобслуживание. Может, заработаю на перевозках? Когда менял масло, сидя в яме под машиной, появился Маркус. Сначала появились начищенные до зеркального блеска сапоги. Полицай-капитан присел на корточки и заглянул под машину. Бодрый, наглаженный, благоухающий дорогим одеколоном.

— Привет, Ивар!

— Привет, господин капитан!

Маркус засмеялся.

— По голосу слышу, что ты уже в порядке! Избавился от армии и счастлив?

— Безмерно!

— Не патриотично говоришь.

— Ты на меня донесешь?

— Ивар, не валяй дурака, вылезай, дело есть.

Я выбрался наверх, снял грязные перчатки. Пожал руку старому другу.

— Эрика позвонила Линде.

— Ага…

— Ты мог бы сам мне сказать, что нужна работа.

— Ты важный чин, а я кто — инвалид войны?

— Теперь уже счастья в голосе не слышно. Тебе повезло, дружище. Ты не инвалид — ты временно не пригоден к военной службе! Ты — везунчик!

— Нам с Петрусом повезло. Он тоже везунчик.

— А вот Карлу нет.

Мы помолчали, отдавая дань погибшему. Однажды мы с ним подрались, потом он меня спас от расстрела. Не плохой он был парень, и я был ему должен…

— Ты его хорошо знал?