Иверский свет

Шли русалочки, со смешочками

огурцы уплетая сочные.

Шла с завода смена рабочая.

По тропинке меж дикой малиной

поднималась к собору мешочница

на горбу со своею могилой.

Там я встретил Золотарева.

«Жду вас. Ваша могила готова.

Ваше тело сто лет без надзора.

Тело ваше! Я б начал с собора».

Мое тело меня беспокоит.

В нем какой-то позыв беззаконный.

IV

Муром целомудренный. Над Окой хрустальной

посидите тайно.

Не забаламутьте вечер отошедший.

Чтите целомудренность отношений.

Не читайте почты, вам не адресованной,

не спугните чувства вашего резонами,

не стучите дворником в окна к ласкам утренним,

все двоим дозволено — если целомудренно.

Эта целомудренность отношения

по лесам кому-то говорит отшельничать,

там нельзя охотиться, там стоял Суворов,

соловьи обходятся без суфлеров.

Мудрость коллективная хороша методою,

но не консультируйте, как любить мне родину.

(И когда усердные патриоты мнимые

шлют на нас публичные доносы анонимные,

просто из брезгливости природной

не полемизирую с оборотнем.)

У любви нет опыта, нету прегрешения,

только целомудренность отношения.

«Нет ли в ризницах церковных старинных омофоров,

саккосов, фелоней, епитрахилей, палиц, стихарей, ора-

рей, мантий и власяниц? Старинных, шитых золотом и

цветными камнями воздушков, убрусов, хоругвей и

плащаниц?» «Нет. Кроме четырех княжеских шапочек.

Они малинового бархата, шиты золотом и серебром».

Из рукописных ответов архимандрита

А. Полисадова на вопросник Акаде-

мии художеств, мая 31 дня 1887 г.

Сохранилась соборная опись.

Почерк в усиках виноградных

безымянного узника повесть

заплетал на фасад и ограды.

«8 старых опор. 8 поздних.

Консультировал Барма Посник»

И ложился в архив синодальный

Муром с привкусом цинандали.

«Пол чугунный и пол деревянный,

называю вас, сам безымянный!»

Византийские ризы расшили

птицы будущего Гудиашвили.

В этом перечислении скорбном,

где он пел золотую тюрьму,

я читал восхищенье собором

и неясные счеты к нему.

1 «Ступенчатый тромп колокольни свидетельствует о том, что

в Муроме работали Барма, Посник или кто-либо из членов их ар-

тели» (Н. Н. Воронин, сборник работ, Л., 1929).

«Не имеются ли мощи изменников? /

Сколько окон? Живая ль вода?»

«Не имеется.

Жизнь — одна».

«Матерь Иверская, икона,

эвакуированная от Наполеона,

мы судьбой с тобой схожи, товарка.

Так же будешь через столетье,

нянча сына, глядеть в лихолетье

из проема в вагоне товарном.

Когда край мой с моей колокольни

возвещает печаль и успехи,

из второй моей родины, горной,

через час возвращается эхо.

Кто ты родом, костыль палисандровый?»

Помолись за меня, Полисадов...

«Я молюсь за царя Александра,

что когда-то лишил меня имени.

Тяготят теперь имя и сан его.

Хочет он безымянную схиму.

Спор решает душа, не топор».

«Да, отец»,— отвечает собор.

Так толкуют в своем разладе

дух смиренный и дух злорадный:

«Погоди, собор на Посаде!»

«Подожду, Андрей Полисадов».

Как сейчас они сходны судьбою!

Человек, одинокий в соборе,

и собор, одинокий в истории,

и История — в мертвых просторах.

Завитую пожарскую чашу1

оплетал виноград одичавший.

Завитком зацепилась усатым

подпись бледная: «Полисадов».

VI

Почему он бежать не пытался?

Не из страха ж или конвоя?

Полюбил он лес за Окою,

это поле с немым укором,

где тропинка — прямым пробором,

как у всех его прихожанок.

Полюбил он хмурую паству,

русых узников государства.

Утешая печалей толпы

в двух церквах, холодной и теплой,

разделенных стеной допотопной,

вдруг он понял, что в них нуждался,

в них он большую боль увидел,

чем свою. И для них остался.

Ежедневно он шел к ограде,

в пояс кланяясь эху фасадов:

«Добрый день, собор на Посаде».

«Добрый день, Андрей Полисадов».

1 «Чаша водосвягная красной меди, под рукоятью вычеканены

слова: «Лета 7147 июля 17-го гию чашу очищения приложил для

Благовещения пресвятой богородицы, что в Муроме на Посаде,

боярин князь Дмитрий Михайлович Пожарский» (из ответов А. По-

лисадова). Сейчас чаша эта экспонирована в Муромском муэче.

Полисадов ошибся, она из сплава олова.

Обмирала со свечкой школьница —

глаза странные, золотые...

Это первое чувство молится!

Он ее ощущал затылком.

Он томился перед собором,

золотым озаренный взором.

Но когда совратитель исподволь

прошептал ему что-то площадно,

он избил его среди исповеди,

сломал посох и крикнул: «Прощаю!»

После сутки лежал на плитах.

Не шутите с архимандритом!

VII

Подари мне милостыню, нищая Россия,

далями холмистыми, ношей непосильной.

Подвези из милости, грузовик бродячий,

подари мне истину: бедные — богаче.

Хлебом или небом подарите милостыню,

ну, а если нету, то пошлите мысленно.

Те, над кем глумились, нынче стали истиной.

Жизнь — подарок, милостыня. Раздавайте милостину!

Когда ты одета лишь в запах сеновала,

то щедрее это платьев Сен-Лорана.

В 1979—80 гг. реставрированы интерьеры и коло-

кольня ныне действующего Муромского Благовещен-

ского собора.

Из ведомости.

Реставраторы волосатые!

Его дух вы стремитесь вызвать.

Голубая тоска Полисадова

в ваши пальцы въелась, как известь

Эти стены — посмертная маска

с его жизни, его печали —

словно выпуклая азбука,

чтоб слепые ее читали.

Муромчанка с усмешкой лисьей

мне шепнула, на свечку дунув:

«Новый батюшка — из Тбилиси».

«Совпадение», — я подумал.

Это нашей семьи апокриф