Из архивов тайного суда

Вставляя универсальный железнодорожный ключ в дверь вагона, где ехали «их монаршии величества», я не испытывал страха. «Если что – пристрелю обоих», – твердо подумал я. Тринадцать оставшихся патронов в двух пистолетах и две запасные обоймы к люггеру, которые я умею менять мгновенно, давали мне возможность уложить целый стрелковый взвод. Проскользнула даже мысль: а не пристрелить ли в любом случае этих упырей, просто в память о нашем первом, не слишком добром знакомстве; но эту мысль я в себе притушил: во-первых, это могло повредить Тайному Суду, а во-вторых, я вообще по природе своей не злопамятен и даже мстить готтентотам после той их не состоявшейся трапезы (со мною в роли блюда) не счел нужным, полагал, что это так же нелепо, как мстить стихийному бедствию.

…Дверь в передвижную преисподнюю на колесах, однако, не поддавалась, вероятно, там имелся еще и какой-то потайной замок. Я было полез в карман за отмычкой, но тут вдруг дверь сама распахнулась, и я ступил во тьму и в смрад от квашеной капусты. Из противоположного конца вагона доносились звуки пения. Нестройный хор мужских и женских голосов почему-то исполнял реквием времен Кавказской войны, только слова были иные:

«Вы жертвою пали в борьбе роковой

Любви беззаве-е-етной к наро-о-о-оду…»⁴⁰ –

так что я уж было подумал, не тризну ли по своим усопшим монархом справляют их уродцы и кикиморы…

Увы, оба упыря были живы. Со времен Англо-бурской войны я обучился видеть во тьме и, мигом восстановив в себе этот навык, обнаружил, что оба подземных монарха стоят прямо передо мной. Обе мои руки невольно потянулись к пистолетам…

Пистолетов, однако, в карманах не было. Да, ловко они успели сработать!.. Впрочем, я и голыми руками кое-что делать умел…

Горбун Лука два раза хлопнул в ладоши – и хор мигом умолк.

– Мы тебя снова приветствуем, маленький человек, – сказал он мне. – Надеюсь, ты не обижен на нас с предыдущей встречи?

– А то на обиженных воду возят, – вставил Фома воровскую максиму сахалинской каторги.

Вместо ответа я спросил:

– Вокалом увлекаетесь, ваши величества?

– Oui, nous r'ep'etons⁴¹, – кивнул Лука. – Как бы это?..

– В духе времени, – подсказал Фома.

– Вы имеете в виду нынешнюю революцию? – спросил я. (Действительно, в эту революцию отчего-то повсеместно много пели.)

Лука воскликнул:

– О, да! В такие прекрасные времена!..

– «Прекрасные»? – удивился я. – Никак, ваши величества – революционеры?

– А что, в какой-то мере, – подтвердил Фома. – Можно сказать, сочувствующие. – А Лука добавил:

– Знаете, там у другой революционной песенки есть слова… – И он весьма немелодично пропел:

Вста-а-авай, проклятьем заклейменный,

Ве-е-есь мир голодных и рабов…

Там еще есть слова…

– «Кто был никем, тот станет всем», – подсказал Фома.

– Да, да, – кивнул я, – «Интернационал», гимн революции. Полагаете, это имеет отношение и к вам?

– А как же! – снова воскликнул Лука. – «…Голодных и рабов!», «весь мир», «кто – никем, тот – всем!..» Близится, близится и наше времечко!.. Советую, кстати, не вспоминать старых обид и прибиваться к нам, ей-ей, не прогадаете!

Да, похоже, это впрямь было их время! Со вселенским хаосом, с дымом и гарью, с подступающим голодом!..

– Никак не прогадаете! – повторил Лука. – Куда полезнее, чем за всякими там аспидами гоняться. (И все-то они знали!) Давайте, давайте! Ыш абарак бузык!..

– Нет, увольте, господа, – отказался я.

– И напрасно, совершенно напрасно!.. – сказал Фома. – Только позвольте вас поправить: не «господа», а «товарищи», или на худой конец «граждане».

– Ну да, в духе времени, – догадался я.

– Exactly!⁴² – изрек Лука. Затем, чуть подумав, взгрустнул вдруг: – Только опасаюсь, как бы граф Полусахалинский не подбросил подлянку…

– Вы о премьере Витте?

– О ком же еще! Тут приходят от наших людей тревожные слухи из дворца…

– М-да, – подтвердил Фома, – слухи из Зимнего как-то не радуют…

Тут уж я изволил ему не поверить – едва ли и в сам Зимний дворец могли каким-то образом пролезть их уродцы⁴³, – однако лишь спросил:

– И что за слухи?

Лука вздохнул:

– Да вот… Этот самый Полусахалинский то и дело его величество, брата нашего, подбивает…

– Ну да, – подхватил Фома, – чтоб дал свободы всяческие, конституцию, the parlament, як у британців, cholere im na ich wyspe!⁴⁴, – и тогда что?

– И – что?

– А то, что тогда la fine della rivoluzione⁴⁵! Ву компрене?

– Это, понимаете ли, их требование, революцьёнэров: чтоб конституция да парламент. Чт'o если наш брат Николай на такое безумство таки пойдет? Тогда они смирятся, тогда, почитай, всё…

Дальше «граждане монархи» переговаривались хотя и по-русски, но о вещах, от меня весьма далеких, Должен вообще признаться, что я был довольно слаб в вопросе о нынешнем политическом многообразии.

– Меньшевики, может, и смирятся, – сказал Лука, – а анархо-синдикалисты?!

– Гм… эти?.. Эти – нет, эти – черта-с два…

– Большевики еще имеются.

– Мда, эти за r'evolution `a l'infini⁴⁶. Там у них який-то Ульянов в Швейцарии. Наши ребята!.

– Наши-то – наши, но то-то и оно, что – в Швейцарии, а тут, у нас, ихних – с гулькин нос!..