Из 'Автобиографии'

В письме говорилось, что Сюзи больна, впрочем, ничего серьезного. Мы, однако, встревожились и послали несколько телеграмм, чтобы узнать что случилось. Была пятница, мы прождали ответа весь день, между тем завтра в полдень из Саутгемптона отходил пароход в США. Клара и Ливи стали укладываться, чтобы ехать немедленно, если вести будут дурные. Наконец, пришла телеграмма; в ней говорилось: "Ждите другую телеграмму на утро". Это не успокаивало, не рассеивало тревоги. Я послал новую телеграмму и просил ответить в Саутгемптон, потому что день шел к концу. До полуночи я просидел на почте, пока ее не закрыли. Я ждал, не придет ли какое-нибудь обнадеживающее сообщение. До часу мы не ложились, сидели молча и ждали, сами не зная чего. Первым же утренним поездом мы выехали в Саутгемптон, там нас ждала телеграмма. В телеграмме сообщалось, что болезнь затяжная, но опасности нет. Я воспрянул духом, но Ливи была удручена и испугана. Они с Кларой сели на пароход и поехали в США, чтобы ухаживать там за Сюзи. Я остался, чтобы искать для нас в Гилдфорде другой дом, попросторнее. Это было 15 августа 1896 года. Три дня спустя, когда Ливи и Клара были уже на половине пути, а я стоял у себя в столовой, ни о чем таком не раздумывая, мне принесли телеграмму. В ней было сказано: "Сюзи тихо скончалась сегодня".

То, что человек, пораженный подобным ударом, может остаться в живых, загадка нашей природы. Я нахожу только одно объяснение. Рассудок парализован и ощупью, как бы вслепую начинает доискиваться — что же случилось? По счастью, нам не хватает сил, чтобы все осознать полностью. Есть смутное понимание огромной потери — и все. Месяцы, может быть, годы разум и память будут по крохам восстанавливать нашу потерю, и лишь тогда мы поймем, чего мы лишились. У человека сгорел его дом. Дымящиеся развалины говорят лишь о том, что дома, который долгие годы был ему так дорог и мил, больше не существует. Но вот прошло несколько дней, неделя, и ему понадобилась какая-то вещь. Одна вещь, другая. Он ищет их, не находит и вдруг вспоминает: они остались в том доме. Они ему очень нужны, других таких вещей нет на свете. Их ничем не заменишь. Они остались в том доме. Он лишился их навсегда. Он не думал, что они так нужны ему, когда ими владел. Он понял это сейчас, когда отсутствие их ошеломляет его, лишает последних сил. И еще многие годы ему будет недоставать все новых и новых вещей, и лишь постепенно он осознает, как велика катастрофа.

Страшная весть дошла до меня 18 августа. Ее мать и сестра пересекали Атлантический океан, проехали еще только половину пути, не имея понятия о том, что их ждет, спеша навстречу этому непредставимому горю. Родные, друзья сделали все, что могли, чтобы смягчить жестокий удар. Они выехали навстречу им в Бэй, обождали там до утра и утром вызвали Клару. Когда Клара вернулась в каюту, она ничего не сказала матери, б этом не было надобности. Ливи взглянула на нее и сказала: "Сюзи умерла".

В тот же вечер, в половине одиннадцатого, Ливи и Клара завершили свое кругосветное путешествие и вернулись в Элмайру тем поездом и в том самом вагоне, который увез их на запад вместе со мной — год, месяц и одну неделю тому назад. И Сюзи была снова здесь, но она не махала на прощанье рукой, как это было тогда, а лежала в гробу, бледная и прекрасная; в доме, где она родилась.

Последние тринадцать дней своей жизни Сюзи провела в нашем доме в Хартфорде, в доме, в котором прошло ее детство и который был для нее любимейшим местом на свете. Ее окружали близкие люди: мистер Твичел, священник, знавший ее с колыбели и проделавший дальнее путешествие, чтобы быть возле нее; ее дядя и тетка; Кэти, поступившая к нам, когда Сюзи было всего восемь лет, кучер Патрик, Эллен и Джон, которые живут у нас тоже долгое время, мистер и миссис Теодор Крейн. И Джин была с ней.

Когда Ливи и Клара выехали из Англии, состояние Сюзи еще не считалось опасным. Через три часа произошел перелом к худшему. Начался менингит, стало ясно, что нет надежды. Это случилось 15 августа, в пятницу.

"В тот вечер она поела в последний раз" (Из письма Джин ко мне). На утро воспаление мозга было в полном разгаре. Измученная болью, в бреду, она побродила по комнате, но ослабела и снова легла в постель. До того она разыскала в гардеробе мамино платье, решила, что это мама и что она умерла, стала рыдать и целовать это платье. К полудню она ослепла (так шла болезнь) и горестно сказала об этом своему дяде.

Вот еще одна фраза из письма Джин: "В час дня мы в последний раз слышали ее голос".

Она произнесла одно только слово, в котором излила свою тайную муку. Она протянула руки, рядом стояла Кэти. Ласково гладя ее по лицу, Сюзи сказала: "Мама!"

Какое великое счастье, что в последний час, в час крушения и гибели, когда смертный мрак уже окутал ее, ее посетил этот благодатный обман. Последним видением в тускнеющем зеркале ее разума, последним чувством, с которым она покинула жизнь, был покой и радость этой воображаемой встречи.