Из блокады (СИ)

Асланян поначалу не сопротивлялся, но вскоре растерянность прошла, и он завертелся в моих объятиях. Ещё несколько секунд, и пасюки опомнились, но острый металл прижался к глотке нового хозяина. Артур замер и выкрикнул:

— Не стрелять, не стрелять!

Барачники уставились на Пасюкова — ситуация-то щекотливая, пусть начальник думает, ему виднее. Скажет — издырявят меня, только и Асланяну при этом достанется.

А мне терять нечего, чик, по горлышку, и всё! Лучше бы, конечно, порешить Пасюкова, но ты, Асланян, оказался ближе, тебе и отдуваться. Извини!

— Никто не дёргается! — завопил я, надеясь заглушить ором и страх, и неуверенность. — Порежу его! Клянусь, порежу! Ко мне не приближаться! Освободите Белова! Быстро, я сказал!

И — тишина. Барачники удивлённо таращатся, да соображают, как быть, потому что Пасюк ни словом, ни жестом не показал, чего от них ждёт. С одной стороны — руки чешутся пострелять, но если с Асланяном что-то случится, как начальник отреагирует? Может, и похвалит, а вдруг — наоборот?

— Никто не будет стрелять, я обещаю, — сказал Сашка. — Только не психуй, отпусти Артура.

Степан стоит, изредка переступая босыми ногами в грязи. Лицо его побагровело, глаза выпучились.

— Шевелитесь, или перережу ему глотку, — заорал я, а пальцы судорожно стиснули лезвие. Вот гадство, порезался! Ладно… другие, верно, думают, это я горло Асланяну проткнул, вон как хлынула кровища. Я надавил сильнее. Нервы у Артура вовсе не стальные. Как понял, что я шутить не собираюсь, завопил:

— Делайте, что велит!

— Ты, Олежка, успокойся, — заговорил Пасюков. — Побаловался, и хватит. Отпусти его, и мы всё обсудим… я обещаю.

— Освободите Белова, — упрямо повторил я.

Полиционеры не спешили, а Пасюк думал, как лучше обыграть ситуацию. Может, и неплохо, если я, своими руками, на глазах у честного люда, зарежу Асланяна? Только обставить это дело нужно красиво, чтобы Клыков ничего не смог предъявить, и, заодно, моё злодейство увидел. А для этого Пасюку надо хотя бы сделать вид, что пытался спасти Артура, который, вообще-то, хотел как лучше, даже убийцу и врага помиловал, а этот убивец злом отплатил за добро. Получается, что бы Пасюков ни сделал — всё ему на пользу, а у меня снова, кажется, не вышло. Ох, тоска, тоска!

Тут через толпу обалдевших от происходящего барачников, к виселице протолкались Ренат и Ольга.

— Не трогать их. Пусть, — сказал Пасюков, наблюдая, как стаскивают петлю с шеи Степана, и пристально посмотрел на меня. Толстые губы тронула улыбка. — Куда они денутся?

— Наручники с него снимите! — заорал я, рассудив, что если уж начал наглеть, лучше не останавливаться. Странно, барачники послушались, а Пасюк их не остановил. Степан, первым делом, грязными ногами залез в мои сапоги, а потом принялся командовать.

— Ренат, возьми пистолет у Асланяна, — сказал он сиплым голосом и тут его согнул кашель.

Ренат взял оружие, и замер; барачники приготовились открыть огонь. Им больше не нужна команда вожака: пистолет в руках Рената — сам по себе повод начать стрелять во всё, что движется. Теперь полиционеров может спровоцировать любая ерунда. У одного сдадут нервы, второй его поддержит, и понесётся веселье! Не важно, уцелеет ли Асланян, мы точно этого не переживём.

— Не стрелять, я скажу, когда можно, — чуть помешкав, приказал Пасюк. — Попробуем спасти Асланяна. Если не получится, этих можете не жалеть…

— Отойди, Олег, я присмотрю за Артуром. — Степан едва отдышался, лицо ещё пунцовое, зато в слезящихся глазах бесенята пляшут. Он забрал у Рената пистолет, и приставив к голове Асланяна, громко добавил: — Наденьте ему наручники. Теперь дайте нам оружие! Быстро!

— Ну, ты наглец! — почти одобрительно сказал Пасюк. — Нет, оружие не получишь. Вы отпускаете Асланяна, я отпускаю вас из Посёлка — мотайте к Терентьеву. Договорились?

Я бы не рискнул поверить Пасюку на слово, Степан тем более не отличается наивностью, поэтому Асланян ещё немного побудет с нами.

— Мы уходим, — сказал Белов. — Асланяна отпустим, когда выйдем за ворота. Не дёргайтесь, я нынче нервный, могу с перепуга стрельнуть.

Я на дрожащих ногах пошёл сквозь толпу. Вот… сейчас… ещё шаг, и начнут стрелять… Заныли порезанные пальцы. Я сжал ладонь в кулак — кровь не останавливалась. Тяжёлые капли падали на землю, перемешиваясь с грязью. Шаг, другой, третий… полиционеры расступились… Асланян, будто набитая ватой кукла, чавкал по грязи подгибающимися ногами, он вполголоса матерился, но шёл туда, куда его вёл Степан. Неожиданной стороной жизнь повернулась, да, Артур? У меня в последнее время каждый день крутые виражи, уже привык. И ты, на всякий случай, привыкай!