Из блокады (СИ)

Небо стало сереть. Мелкий дождик барабанит по обмётанному пятнами зелёных и жёлтых лишайников, шиферу. Мы лежим, боясь пошевелиться, потому что крыша от каждого движения потрескивает, хрупкий настил крошится и прогибается.

Волколаки решились. Я видел, что они больше не хотят охотиться — но они пошли! Мне показалось, твари знают — ничего хорошего их не ждёт! Осторожно, крадучись звери вылезали из кустов. Один, самый крупный и облезлый, задрал морду, его глаза прищурились. Откуда-то я понял — тварь раздражает свет предутреннего неба, ещё я почувствовал — зверь ненавидит меня за то, что я заставил его бояться. Я смотрел на волколака, он — на меня. Он то вставал на задние лапы, то опускался на четвереньки и не мог отвести взгляд. Раздался вой, похожий на плач. Зверь рванул к дому. Это был чемпионский прыжок: тварь почти дотянулась! Передние лапы скользнули по краю, шифер треснул, и волколак тяжело шлёпнулся на землю!

Остальные медленно приближались, ползли на брюхах. Теперь их не так уж и много — пятеро. Ещё двое чуть поодаль. С ними какое-то розовое страшилище. И ещё одно.

Вожак после неудачного прыжка сумел подняться на задние лапы. Наши взгляды вновь встретились.

«Хочешь жить, проваливай, урод!» — мысленно посоветовал я и прицелился. Вожак, а за ним и остальные твари пустились наутёк.

День пятый

Над трупом суетились полчища мух. Смотреть на эту падаль мерзко, но живой волколак стократно гаже. Показалось, есть в нём что-то неуловимое, намекающее. Вроде бы зверь, но встал этот зверь на задние лапы, и перед тобой смешное и гадкое подобие человека.

Спина поросла реденькой шёрсткой, через которую просвечивает розовая, в коричневых пятнах и бородавках, кожа, зато живот голый. Морда плоская, больше похожая на кошачью, а из раззявленной пасти наружу вылезли торчащие вкривь клыки. Но интереснее всего передние лапы. Непропорционально длинные, они заканчиваются корявыми, покрытыми редкой щетиной, пальцами. На них тускло сверкают острые, как ножи, чёрные когти. Урод, он и есть урод!

Лесники, если выпадает случай, пользуются дневной беспомощностью этих существ, бьют их без малейшей жалости, уничтожают логовища, а, если получится, и весь поганый выводок. Теперь волколак пошёл битый жизнью да осторожный, нечасто встретишь его рядом с Посёлком. Но эти пришли, да не одни. За компанию с ними нас пытались сожрать и другие уродцы.

У берёзы распласталось приземистое тело, напоминающее огромную, поросшую белёсой шерстью крысу. А одна некрупная зверушка замешкалась, когда остальные твари бросились наутёк, и я, недолго думая, подстрелил её. Из малинника, куда заполз умирать подранок, слышался жалобный плач. Достав нож, Леший полез в кусты. Раздался отчаянный визг, и зверёк утих.

— Охота тебе пачкаться? — спросил Партизан. — Само бы подохло.

— А если бы не подохло? — Леший обтёр нож о траву. — Они знаешь, какие живучие?

— Тогда ладно, — сказал Партизан, и крикнул Архипу: — Эй, прохвессор, что про это думает наука?

Учёный потерянно слонялся возле дома. Бессонная ночь оставила у него под глазами синие тени, на впалых щеках отросла седая щетина.

— Что я думаю? — пробормотал он. — А ничего не думаю! Очередная небывальщина, вот и всё.

— Понятно, что небывальщина, — прицепился Партизан. — А конкретнее? Сейчас-то тебе что не нравится?

— Тут был целый зверинец! — влез я в разговор. — Вон сколько валяется, один краше другого! Нормально, что твари всей кучей навалились?

— Нет, — еле слышно сказал Архип, — Не нормально. Всё здесь ненормально. Животные разных видов обычно не сбиваются в одну стаю. А чтобы они ещё и охотились вместе — про такое я сразу и не вспомню. Допустим, волколаки подчинялись вожаку. А что здесь делали остальные?

— Ладно, прохвессор, не ломай голову, — беспечно сказал Леший. — Фигня это. Здесь и не такое случается, потому что так уж этот лес устроен.

— Как устроен? Каким образом? Просвети старого дурака! — огрызнулся Архип.

— А так! Устроен, и всё тут. Допрёшь, что лес, это не просто куча деревьев, выросших в одном месте — молодец, а нет — значит, и не судьба тебе.

— И что же, по-твоему, этот лес такое?

— А я почём знаю? Знал бы, заместо тебя заделался бы прохвессором.

В воздухе слышалось гудение мушиных полчиш, отчётливо попахивало мокрой собачьей шерстью и падалью: видно, при жизни твари не брезговали поживиться несвежей мертвечинкой.

— Пора улетать, орлы, — прервал научную дискуссию Партизан, — И как можно быстрее! Сдаётся мне, скоро на запашок соберутся падальщики, ещё мне кажется, кое-кто из них не побрезгует и свежатинкой. Шибко умные пусть остаются, и умничают дальше, а если кому интересно ещё немного пожить, тому лучше поторопиться.