Из блокады (СИ)

Возвращаться на железку мы не стали — там, по словам лесников, всё загадил вонючий мох. Шли через чащу. Случилось попетлять, обходя буреломы и поросший молодой осиной валежник. После часа блужданий в зеленоватом сумраке, я смутно представлял, в каком направлении мы движемся. Густые кроны сомкнулись над головой. Капать перестало, но из низин потянулся мокрый туман. Солнце, когда оно случайно выглядывало из-за облаков, заслоняла листва. Вскоре я окончательно запутался, в каком направлении движется наш отряд; возникло стойкое ощущение, что мы нарезаем круги. Ещё через час я почувствовал, что неторопливое блуждание вымотало меня больше, чем вчерашняя суматошная пробежка.

После ночной бойни в крови кипел адреналин, потом возбуждение схлынуло, а усталость никуда не делась. В таком состоянии любая мелочь раздражает: ветка, хлестнувшая по лицу; ямка, в которую неожиданно провалилась нога; щекочущая лицо мошкара.

Потянуло сыростью, плесенью и чем-то давно умершим, а сейчас активно разлагающимся. Деревья обросли толстыми шубами мха — хорошо, что нормального, не источающего вонючую слизь. Мох везде: на стволах, на ветвях, на земле. Вокруг полно грибов; куда ни глянь, осклизлые разноцветные шляпки. Большие лужи, почти озёрца; гладкая поверхность одних затянута радужной плёнкой, в других монотонно булькают всплывающие со дна пузыри. Капли пота на лбу и на висках. Ноги тяжёлые: под сапогами хлюпает, их облепила жидкая грязь. Но хуже всего проклятые комары.

Незаметно лес сделался совсем непохожим на тот, что растёт вокруг Посёлка: буйная зелень, мясистые листья, густой, наполненный мощными ароматами застоявшийся воздух, и духота.

Партизан сноровисто пробирался сквозь валежник, но сделавшаяся заметной хромота выдавала, что и он подустал. Лесник привычный, а нам и вовсе не до шуток. Архип, тяжело, с одышкой, заглатывая воздух, неожиданно привалился к дереву.

— Всё, — выдавил он, сбросив рюкзак и плащ на землю, ветровка на нём промокла от пота. — Больше не могу, извините.

Мы остановились; грех не воспользоваться моментом, чтобы перевести дух.

— Ладно, что-то я разбежался, забыл, что не один, — сказал Партизан. — От леса не убежишь. Терпи, Петрович, выйдем на болото, там и отдохнём.

Савелий молча забрал у профессора рюкзак. Тот лишь бросил в сторону механика благодарный взгляд, и мы, теперь совсем неспешно, зашагали дальше.

Много в лесу полян и полянок. Та, на которую мы неожиданно вышли, не самая большая, и не самая маленькая — шагов тридцать поперёк себя — но Партизан вдруг замер.

— Твою же… — выдохнул он, и, скинув рюкзак, повёл плечами.

Сначала я не увидел поводов для восторга. Здесь можно устроить привал; очень кстати лежит замшелое бревно. С другой стороны, костёр не разведёшь, потому что сыро — под ногами слой воды толщиной в палец. А Леший быстро понял, что к чему. Он, подняв кучу брызг, метнулся через поляну, даже рюкзак забыл снять. Теперь и я заметил, что деревья на той стороне обмотаны светло-зелёными плетями какого-то вьюнка, да так густо их закутало, что породу самих этих деревьев и не разглядишь.

— Ну, парни, это мы удачно зашли! — закричал Леший. Он примчался к нам, и теперь показывал сложенные лодочкой ладони, в которых лежали светло-зелёные, с красными и жёлтыми крапинками на чешуйках, шишечки — Тут хмеля, как клопов в бараках! И почти весь дозревший! Надо брать!

— Привал, — довольно сказал Партизан, — думать будем.

— Чё думать-то? — затараторил Леший. — У прохвессора голова большая, пусть и думает. А мы рюкзаки хмелем набьём, и домой воротимся. Это ж богатство! Ты этим богатством заработал себе амнистию — даже не сомневайся. И Олежке тоже заработал! Все грехи вам спишут, ещё и по-новому разрешат грешить! А если нет, я не знаю! Я тогда весь Посёлок по брёвнышкам разнесу, а справедливости добьюсь! Надо брать, и домой возвращаться, потому что ежели сейчас от удачи отмахнёмся — добра больше не будет!

Так-то оно так, верно Леший растолковал, только не все с его мнением согласились. А какие у меня по этому поводу соображения, никому здесь не интересно, потому незачем встревать в разговор. Если хочется, пусть спорят, пусть хоть передерутся, а я, пока есть возможность, дух переведу. Присел я на поваленный ствол и разулся, чтобы проветрить сопревшие ступни, рядом притулился умаявшийся профессор, на кочке Савка плащ расстелил — отдыхаем. Я трубку раскурил, хорошо стало, ядрёный дымок разогнал мошкару.

— Слушай, Архип, — спросил я, — этого хмеля надолго хватит?

— Года на два, думаю.

Двухлетний запас — действительно, удача! А могли бы и мимо пройти. А что, запросто могли бы! Я размечтался, как мы возвращаемся с рюкзаками, набитыми драгоценным грузом. Нас восторженно встречают, Хозяин поздравляет с удачным завершением похода, всем персональные благодарности раздаёт. До того приятно это представлять, что губы сами собой в улыбке расползаются.

Я ещё и не намечтался всласть, когда Партизан созвал всех на совет.