Из боя в бой. Письма с фронта идеологической борьбы

Разговаривая с нами, Мартин продолжает манипулировать картинами, которые буквально порхают в его руках, и мы едва успеваем их разглядеть — этот художник очень плодовит. С некоторыми полотнами он знакомит нас заочно, по репродукциям — они уже проданы и висят в музеях или частных коллекциях. Вот и пьянчужка, о котором сейчас упомянул Мартин, — острая и едкая картина, посвященная ему, иронически названа «Праздник»; она сейчас находится в Нью–Йорке, в Мидтаун–галери.

А вот трагическая, исполненная горечи картина со странным названием— «Завтра и завтра»: только что выпроводившая очередного гостя жалкая проститутка стоит на пороге своей убогой хижины и глядит на далекий город, над которым дымят заводские трубы. Картина предельно лаконична, я бы сказал даже, скупа — женщина стоит спиной к зрителю, город дан темным силуэтом, о том, что представляет собой ее жилище, зритель только догадывается — весь интерьер представлен уголком старой дешевой кровати. Но фигура сгорбившейся женщины в халате, прислонившейся к дверному косяку и бессильно уронившей руку вдоль тела, написана так выразительно, что зритель может живо представить себе всю ее страшную биографию — дни путаются в ее бедной голове, и она

с ужасом думает о Своем «завтра и завтра». И конечно, был глубоко прав Артур Миллер, когда он написал в «Лос–Анджелес тайме», что эта картина Флетчера заслуживает высшей премии.

Еще и еще картины: «Беглец» — спасающийся от смертельной угрозы человек, на бегу остановившийся вдруг и припавший к бетонной стене, чтобы выглянуть из‑за угла — не подстерегают ли там его враги; «Эстер» — отличный романтичный портрет молодой женщины, задумавшейся о своей судьбе; «Друг мужчины» — саркастический, написанный в манере, напоминающей Домье, портрет бармена в портовом кабаке — тупой, самодовольный, жирный, он подает очередную кружку пива навалившемуся на стойку вдребезги пьяному матросу, который, наверное, порывается рассказать ему историю своей незадачливой жизни, но бармену нет до него дела, ему важно лишь заработать несколько центов на этой кружке пива…

Так кто же он, Флетчер? Бытописатель, сатирик? В том числе и это. Но вот перед нами целая серия его картин, изображающих скачки ковбоев на необъезженных лошадях, — сколько в них динамики, экспрессии, жизнерадостности! И опять картины совсем иного плана, какие- то сюрреалистические таинственные сюжеты, ну хотя бы вот этот «Дом из моря», чем‑то напоминающий одновременно мрачные стилизованные пейзажи Беклина и абсурдные полотна Сальвадора Дали: у мрачных крутых скал плещет море, в волнах — разбитый старинный парусник и на носу его — нагая женская фигура. Случаются и срывы: сладенькие, голубые и розовые, ничего не говорящие ни уму, ни сердцу картинки, по преимуществу с обнаженной натурой…

Мартин Флетчер тоже в поиске, как и его ровесники. Но насколько полнокровнее и плодотворнее становится творческий поиск, когда художник не отрывается от реальной действительности, как это делает, например, Черри, покончивший в полемическом пылу с натурой и как бы ненароком похоронивший вместе с нею смысл того, чему он посвятил себя, — смысл творчества!

До поздней ночи задержались мы в Вудстоке, и все‑таки нам так и не хватило времени, чтобы поближе познакомиться с его обитателями. Мы упустили последний автобус «Серой собаки», уходивший в Нью–Йорк, и нас опять

выручил ловкий Верни: он узнал, что туда отправляется на своей машине приезжавший в Вудсток известный японский художник Фужита, и уговорил его захватить нас.

Фужита согласился, правда без всякого энтузиазма. Всю дорогу в машине продолжался оживленный разговор о наших впечатлениях. Японский художник краем уха прислушивался к этому шумному разговору, изредка покачивал головой, но в беседе не участвовал, делая вид, что все его внимание поглощено дорогой. Конечно, у него была своя собственная точка зрения на искусство, но вступать в спор он не стал.

С тех пор как произошли эти встречи, минуло четверть века. Журналистская судьба не приводила меня больше в Вудсток, и я не знаю, как сложилась дальнейшая жизнь беспокойной четы художников Германа Черри и Денни Уитерс, как жили и работали все эти годы Филипп Гастон и Мартин Флетчер. На выставках, которые я посещал в последние годы, их работы мне не встречались.

Но проблемы, волновавшие их в 1947 году, сохраняют всю свою актуальность и остроту. И читая приведенные ниже письма с фронта идеологической борьбы, вы убедитесь в том, что спор об искусстве, который мы начали тогда в Вудстоке, продолжается.

1952

сентябрь

Свидетель

своего

времени

Впервые мы встретились с Андре Фужероном в холодный, пасмурный зимний день 1948 года на похоронах парижского рабочего Улье.

Это были необычные похороны. Они скорее напоминали большую патриотическую демонстрацию. Драматическая гибель рабочего Андре Улье всколыхнула весь Париж, и утром 19 декабря к скромному дому в предместье Сен- Мандэ, где жил этот благородный человек, собрались тысячи людей. В толпе из уст в уста передавались детали трагического события.