Из дневника фотолюбителя. Сборник рассказов

Чистоту вдруг полюбил до крайности, наверное, даже. Может, душа требовала в память о моей молодой непутёвой жизни, а возможно, от грязи, что была со мной рядом, или какие-либо далёкие предки мои были из большой знати — этого мне тоже не дано теперь узнать. Но порядок я навёл и в доме, а чистотой прямо бредил — с утра пораньше хотелось только в отглаженной белой рубашке ходить на чистом теле. Со временем я сам научился стирать, даже крахмалить воротнички, и это вошло привычку, неизвестно только откуда, а потом и навсегда в мою жизнь.

Весна силу набирала, длиннее стали дни. От зари до полуночи работал теперь я, не отвечая на вопросы соседей, почти ни с кем не разговаривал, не хотелось видеть пьяниц здесь, занят был только работой. А раньше-то балагур я был, всегда навеселе, очень разговорчив и душа компании.

Работать тянуло теперь меня. Венец за венцом подрастал сруб моего дома рядом со старым домом. Это возбуждало и не переставало меня радовать. Дни пролетали в тяжёлой мужской работе. Дом я решил построить в одиночку, сам. Усталость обходила меня стороной, может, потому, что работа создавала настроение причастности к чему-то большому и важному. Иногда на соседнем дворе появлялась дивчина, весёлая, всё кричала мне и всегда в спину:

— Привет, голубь белый! — Засмеётся и убежит.

Мой названный двоюродный брат не появлялся здесь теперь никогда. Непонятное чувство к нему у меня было теперь, и я даже не знал, как бы я себя повёл сейчас, появись он рядом, не знаю. Но постепенно чувство чего-то такого острого к нему, так необходимого именно для меня, преследовало и не отпускало. Своё кресло, в котором привык теперь я отдыхать, стояло у запертой двери его комнаты, здесь я мысленно беседовал с ним, советовался, а иногда ночью даже засыпал в нём, просыпался в слезах. Кажется, мне не хватало его хриплого: «Браток двоюродный, ты здесь?» — его ухмылки, от которой у меня, когда-то начинали трястись руки.

Лето закрылось уже августом, но жара не спадала. Случалось иногда в эти дни со мной и довольно-таки непонятное. Вот как-то сижу сверху на гладко отёсанном бревне, от жары скользкого и пахнущего смолой, от запаха которой жить хотелось, да так что голова шла кругом.

Вдруг кажется мне, что кто-то сверху над головой на меня холодок навевает, будто лёгким крылом машет. Плечами чувствую: вот-вот коснётся меня, взглянул вверх — никого, облачко только над головой, как пух висит. Вздохнул я свободнее всей грудью и опять за работу принялся. А холодок вновь над головой ещё быстрее обдувает лёгким ветерком, плечи распрямились, и быстрее работа моя спорилась.

Вдруг мне на плечо опустился белый голубь, у меня чуть инструмент не выпал из рук — откуда он? Взглянул на него и сразу узнал — это тот голубь, которого я на стройке спас, когда жил там в вагончике строителей. Крыло перебитое ему тогда перевязал да подкармливал, пока поправлялся. Вверх поднял глаза, а там ещё один такой же белоснежный голубь вьётся над головой, но не спускается ниже, подруга знакомого голубя, понял я. Голубь был дикий. Как он нашёл меня сейчас, знал это только голубь, а для меня случившееся останется загадкой.

К вечеру падал я от усталости. Но наступало утро и опять хотелось белую глаженую рубаху на чистые плечи набросить. Выстираю бывало под вечер всё ту же рубашку, одна она была у меня тогда белая, утром отглажу. Выйду в белом во двор, да с чуть побелевшими от седины своими волосами и опять за работу. И когда только я, чернявый подросток, успел седым стать, не заметил даже. Чуб весёлый мой да чёрный, как снег белым стал, и на висках заметно припорошило смолисто-черные кудри волос.

До глубоких заморозков дом я успел почти полностью поставить. Вот как-то осенью прибились ко мне двое крепких подростков, беспризорники, такие, как я, детдомовские. Очень они мне помогали в стройке, потом попросились остаться на зиму. Зимним вечером пацаны как-то признались, что их дядя Володя, то есть брат двоюродный названный мой, на помощь подослал ко мне. Сам двоюродный не появлялся и не интересовался жизнью в этом доме.

Я мало что мог бы рассказать о хозяине этого дома, который стал мне пусть не по крови, но настоящим братом двоюродным. От соседей, случайных знакомых по крохам я узнавал о семье его, когда-то построивших и живущих в этом доме. Мать всю войну была связной у партизан, пекла хлеб и снабжала партизан. Отец участвовал в северном конвое в Великую Отечественную из Англии в Мурманск и чудом остался жив после ранения. Брат двоюродный названный попал на год в тюрьму за драку, а когда его уже собирались освободить, как случайно попавшего, он, не выдержав и не зная об этом, совершил побег, за что его осудили уже надолго. Отец, а потом и мать умерли от горя. За домом смотрели его родственники дядя и тётя и поджидали уже скорого Володиного возвращения. А когда он вернулся, в доме оказался я, которого он принял и назвал своим двоюродным братом.