Читаем Из дневников полностью

Если прочтете речи Ильича, ни одной вы не найдете из них, где не встречалось бы слово «неслыханный»: неслыханные бедствия, неслыханный героизм, неслыханный голод…

Это слово стало все чаще встречаться и в речах других ораторов: заразило, привилось.

<p>1922 год</p>

24 января

Собираюсь писать большую вещь из истории гражданской войны. Группирую газетный и журнальный материал: по мелочам рассыпаться неохота. Если и стану писать маленькие рассказы, то лишь с расчетом собрать их как части и дать потом общий большой роман! Приступаю пока неуверенно. Пишу строго, болтать по-прежнему не могу.

* * *

…В литературном творчестве, видимо, каждый должен особо, преимущественно совершенствовать свое дарование на определенной форме творчества (повесть, роман, драма и проч.), а остальные совершенствовать во вторую очередь и лишь постольку, поскольку они сами совершенствуют основную, избранную, лучше сказать – органически присущую тебе форму. Скажу, например, про себя. Драма, комедия, даже маленькая одноактная пьеска – вижу и чувствую, что никак не удается: то легковесно, хотя в бытовом отношении недурно; то замыслом и крупно – зато формою, выполнением – окончательно слабо. «Вера», такая хорошая по замыслу вещь – в исполнении получилась сущей ерундой.

Диалог никуда не годен – вести его пока не могу, не умею. Зато повествование, передача, быт описательный и отчасти диалогический даже – идет легко. Если и не хорошо еще по-настоящему, то, во всяком случае, вижу, что на этой дорожке толк будет. Так, шаг за шагом, я все вернее, все определеннее нащупываю свой настоящий путь: отбросил ученую работу, отбросил статейную публицистику, отбросил драму и комедию – сосредоточиваюсь на повести. Похвалиться большими успехами, конечно, опять-таки не могу и здесь, но самоощущение в этой плоскости прекрасное и уверенное. Сюда и пойду.

<p>Литературная работа</p>

2 февраля

Политические статьи перестал писать окончательно. Однако ж не приступил по-настоящему и к художественному творчеству: пишу мало, нет вдохновения, ничего не получается.

Только обработал «Десант», написал «Лбищенскую драму». А больше ничего не выходит: возьмусь, попишу – вижу, что слабо. Или бросаю или перерабатываю, перерабатываю. Хорошо то, что становлюсь все требовательнее, все осторожнее отношусь к тому, что пускаю в свет. «Лучше мало, да хорошо», – вот мой девиз отныне. Коплю материалы: все, что вижу, что услышу интересное, что прочту – сейчас же записываю, выписываю, вырезаю… Материалу скапливается порядочно. Пожалуй, было бы пора приниматься за обработку, но почему-то все еще не могу. Кажется мне, что если уж возьмусь как следует – пойдет быстро и успешно. А пока – набираюсь сил, знаний, материалов… Много читаю. И по системе: сначала все, что писано издревле: Греция, Рим, восточная литература… А потом постепенно и к современному. Ясное дело, что было бы в тысячу раз интереснее сразу взяться за современность, но креплюсь, умышленно на ней подолгу не останавливаюсь и хочу осилить старое. Потом легче будет понять, осилить и все новое.

Конечно, наиболее важное не опускаю и из нового, в общем, не детально его знаю и понимаю. Но до деталей докапываться себе не позволяю: это потом.

Как будто, кажется мне, – жизнь и работа стали у меня за последние месяцы организованней и планомерней.

<p>Как я читаю</p>

26 февраля

Для чтения установил я некоторую систему, именно – решил искусство и литературу изучать со дна, а не с поверхности. Это рационально, ибо, пробравшись на дно и определив там все скрытые силы, во всяком случае быстрее и точнее определишь все явления, происходящие на поверхности, то есть современное, видимое, то, чем живет эпоха, чем живу вместе с нею и сам. Ведь это только кажется во многом, что творишь заново, создаешь нечто небывалое, невиданное, изобретаешь такое, чему нет ни прецедентов, ни даже самих корней.

Особеннейшим образом высказанные соображения имеют отношения к искусству, в частности к искусству слова – литературе. Здесь так много подумано в прошлом, так много сказано и сделано, что лишь с небольшими изменениями, свойственными современности, воспроизводится то, что уже давно и многократно было воспроизведено. Ясное дело, что нюансы-то современности и надо постичь возможно скорее, раз только хочешь идти в ногу со временем, а не уцепившись ему за долгий хвост. Но нюансы эти будут поняты и чувствуемы по-настоящему лишь при том условии, что корни их будут известны и поняты – тоже по-настоящему. Верхоглядство выхода здесь не дает.

Но уж, разумеется, какие-то пределы должны существовать и в этом изучении прошлого. В конце концов о прошлом написаны миллионы книг; прочесть их – надо жизней десяток – не одну нашу 60-летнюю. И я решил: изучить старое лишь настолько, чтобы понятны были лишь основные моменты настоящего. В детали старины не вдаваться – лучше заняться деталями современности. Решил искусство и литературу изучать с древности.

Вот читаю, например, литературу китайскую, японскую, монгольскую…

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Русская печь
Русская печь

Печное искусство — особый вид народного творчества, имеющий богатые традиции и приемы. «Печь нам мать родная», — говорил русский народ испокон веков. Ведь с ее помощью не только топились деревенские избы и городские усадьбы — в печи готовили пищу, на ней лечились и спали, о ней слагали легенды и сказки.Книга расскажет о том, как устроена обычная или усовершенствованная русская печь и из каких основных частей она состоит, как самому изготовить материалы для кладки и сложить печь, как сушить ее и декорировать, заготовлять дрова и разводить огонь, готовить в ней пищу и печь хлеб, коптить рыбу и обжигать глиняные изделия.Если вы хотите своими руками сложить печь в загородном доме или на даче, подробное описание устройства и кладки подскажет, как это сделать правильно, а масса прекрасных иллюстраций поможет представить все воочию.

Владимир Арсентьевич Ситников , Геннадий Федотов , Геннадий Яковлевич Федотов

Биографии и Мемуары / Хобби и ремесла / Проза для детей / Дом и досуг / Документальное
Савва Морозов
Савва Морозов

Имя Саввы Тимофеевича Морозова — символ загадочности русской души. Что может быть непонятнее для иностранца, чем расчетливый коммерсант, оказывающий бескорыстную помощь частному театру? Или богатейший капиталист, который поддерживает революционное движение, тем самым подписывая себе и своему сословию смертный приговор, срок исполнения которого заранее не известен? Самый загадочный эпизод в биографии Морозова — его безвременная кончина в возрасте 43 лет — еще долго будет привлекать внимание любителей исторических тайн. Сегодня фигура известнейшего купца-мецената окружена непроницаемым ореолом таинственности. Этот ореол искажает реальный образ Саввы Морозова. Историк А. И. Федорец вдумчиво анализирует общественно-политические и эстетические взгляды Саввы Морозова, пытается понять мотивы его деятельности, причины и следствия отдельных поступков. А в конечном итоге — найти тончайшую грань между реальностью и вымыслом. Книга «Савва Морозов» — это портрет купца на фоне эпохи. Портрет, максимально очищенный от случайных и намеренных искажений. А значит — отражающий реальный облик одного из наиболее известных русских коммерсантов.

Анна Ильинична Федорец , Максим Горький

Биографии и Мемуары / История / Русская классическая проза / Образование и наука / Документальное