Из дома

Они все же отправились рано утром, а вернулись ночь. Бабушка все это время ходила, как больная, и все повторяла:

— Надо было им идти, пропали теперь из-за ее квартиры…

Мы уже спали с бабушкой, когда тетя подошла к нашей кровати. Я не расслышала, что она сказала вначале, но бабушка громко вскрикнула:

— Боже мой, как же это!

Тетя надолго замолчала, а потом начала рассказывать, как они шли в Гатчину.

НАШЕЛСЯ ДЯДЯ ЛЕША

— Когда мы вышли за деревню Валасники, нам стали попадаться убитые солдаты. Со мной что-то случилось, меня тянуло к каждому убитому. Мне было необходимо рассмотреть лицо каждого, и лица все были страшные. Тетя пыталась уговорить меня не подходить к мертвецам, потом стала сердиться на меня, но я и сама понимала, что делаю что-то ненормальное. Было очень жарко, иногда где-то близко разрывались снаряды, и видно было, как вдали дымит сгоревшая деревня Канкаа. Когда нам осталось километра четыре до Гатчины, я увидела в стороне от дороги, рядом со сгоревшим домом двух убитых. Чтобы тетя не успела меня остановить я подбежала к ним. Тот, который лежал ближе к дому, был полуобгорелый, а второй лежал лицом к земле, я его перевернула и громко закричала тете:

— Леша. Иди скорее, это Леша. Тетя подошла и крикнула:

— Ты с ума сошла! С чего ты это взяла? Посмотри, как оплыло лицо. Вон пули попали в висок и в ухо. — Она начала тянуть меня за руку, я вырвалась, сунула руку в его карман, достала документы, мои письма. Там еще было вот это (у нее в руке была бумажка) письмо ко мне с фотокарточкой. На фотографии написано «Жене Айно и сыну Жене». В другом кармане лежал небольшой несессер, который я ему подарила. Я сняла сапог, подняла штанину, около левого колена у него был шрам — это был он.

— Вы его там оставили?

— Нет, пока я сидела возле Леши, тетя нашла солдатские полевые лопаты, и мы зарыли его, потом увезем на кладбище.

За окном стало рассветать, над нашим окном в гнезде громко защебетали ласточки. Бабушка встала и с тетей ушла на кухню.

Через два дня Антти и Ройне взяли у Кольки лошадь и поехали на гатчинское кладбище хоронить дядю Лешу.

ДЕДУШКИНА ЛОШАДЬ

Наконец дедушка тоже где-то поймал лошадь. Он принес ей большую охапку травы, вытащил ухватом из печки чугун с горячей водой, взял щетку, которой чистили корову, и почистил ее. У лошади оказалась красивая, красновато-коричневая с блеском шерсть. Когда дедушка все сделал, он поставил лошадь во двор, пришел на кухню и сказал бабушке:

— Анни, дай поесть.

Ел он быстро, а потом опять пошел к лошади, взял ее под уздцы, подвел к крыльцу и ловко сел на нее верхом. Он резко дернул за уздечку и крикнул несколько раз: «Но… но…». Лошадь побежала. Мы смотрели ему вслед и улыбались.

Скоро дедушка вернулся сидя на телеге. Мы опять выбежали к нему, а он ругался:

— Hiton iscnnct! [16] Ни одной путной телеги нет во всем колхозном дворе.

На следующее утро дедушка рано уехал на лошади за травой.

У нас с Арво было много пустых коробочек из-под немецких сигарет, они были сделаны из тонкого картона и обтянуты фольгой. Мы начали собирать их с того дня, когда те солдаты, которые сидели и чистили свои ружья за нашим столом, оставили две такие коробочки. Вначале мы боялись их взять, нам казалось, что они еще за ними придут, уж очень они красивые. Арво, когда немцы ушли из нашего дома, первый подбежал и схватил коробки. Я тоже нашла две такие коробки, но у Арво их уже было много. Он забрал все свое добро, позвал меня на улицы. Мы пошли за дом тети Мари, сели под большую лиственницу. Арво построил серебряный дом из коробочек. К нам подошла Хильда. Арво сказал, что будет собирать для дедушки немецкие окурки в коробочки. Вдруг серебряный домик разлетелся в разные стороны, на нас посыпалась хвоя, где-то недалеко что-то взорвалось, мы бросились в окоп, посидели там немного, было тихо. Мы вышли. Арво почему-то отдал все коробки мне и Хильде, и мы пошли домой. По дороге к нам навстречу, поднимая облака пыли, неслась лошадь. Арво закричал:

— Смотрите, дедушкина лошадь!

Она промчалась мимо нас. На морде у нее висел большой белый глаз, а сзади громадная кровавая яма, оглобли волоклись без телеги. Мы с Арво побежали домой и оба вместе кричали про лошадь. Дядя Антти выскочил на улицу. Мы с бабушкой вышли за ним, но лошади уже не было. Дядя Антти ушел к Танельян Саку. Но скоро они оба куда-то пробежали мимо нашего дома. Бабушка заойкала и все повторяла:

— Боже мой! Боже мой!

Наконец приехал на лошади, запряженный в старинный шарабан, дядя Аппо — дедушкин брат — он привез дедушку. Лицо дедушки было белое, как у покойника, глаза закрыты, а голова странно тряслась, когда шарабан ехал по булыжнику нашей улицы. Дядя Антти, Саку и зять тети Мари Шурка внесли дедушку в дом, а дядя Аппо все твердил:

— Он в обмороке, он в обмороке…