Из двух зол (СИ)

— Он не слушается тебя, — перебил Ральф.— Он берёт себе еды, сколько хочет, он отдаёт свои собственные приказы, он забивает одних малышей до смерти, а других вытаскивает из-под твоих охотников и перекладывает под себя. Ты считаешь, это нормально?

— Да, он позволяет себе лишнего, но он мой друг и почти мой соправитель. Ему можно.

— Почти? Это ты хорошо сказал, что почти. Верно мыслишь. Он же считает себя наравне с тобой, всё это время. Ещё когда Хрюша был жив, считал. Ты что, не помнишь? Как он без твоего приказа убил Хрюшу? Ведь знал, что ему за это ничего не будет. А как он учил тебя правильно загонять копья между рёбер? Он тебя тогда плечом оттолкнул, а ты даже не заметил. Это что, не неуважение к тебе? Я иногда зову тебя по имени и подкармливаю больных малышей — что в этом такого ужасного? А Роджер, между прочим, на твоё место метит. И уже очень давно.

— Не зарывайся, Ральф, — Джек дёрнулся к нему и сжал руку на его горле. Не сильно, не чтобы действительно придушить, ну или хоть напугать, а просто чтобы заставить замолкнуть. Ральф говорил ужасные вещи, и Джек, припоминая множество поступков Роджера, понимал, что он прав. Это-то и было ужасно: Роджер был надёжной опорой, которая теперь расшаталась. — Не зарывайся, или мало тебе сегодня досталось?

— А ты всегда готов добавить ещё, да? — зло спросил Ральф, пытаясь оттолкнуть сильную загорелую руку, но пальцы всё время проскальзывали по краске, размазывая узоры, и ничего не получалось.

— Само собой, — процедил Джек. — Мой приказ всё ещё в силе: сиди молча и не вздумай лезть не в свои дела. Это ясно?

— Ясно, — Ральф наконец оттолкнул сдавливавшую его горло ладонь и прокашлялся.

Джек осмотрел руку с размазанными узорами, прикинул, что примерно также должно выглядеть и лицо, и коротко бросил:

— Принеси воды, глины и угля. Сделаешь мне новые узоры.

Ральф хотел было что-то сказать, но Джек окатил его таким взглядом, что пришлось примолкнуть и выбраться из пещеры. Большинство членов племени разбрелись по своим палаткам, чтобы отоспаться после бурной ночи, и только пара малышей изумлённо ахнула, увидев своего защитника с разбитым лицом.

Ральф взял скорлупку с водой, плеснул на руки и умылся, шипя от боли. Ему горько подумалось: что же, каждый день новые ранки залечивать? Вчера Джек рассадил ему локоть, сегодня разбил лицо. А что завтра?

С горем пополам умывшись, Ральф взял другую скорлупу с чистой водой, пару головешек из потухшего костра и несколько скорлупок с влажной глиной разных цветов, которую малыши приносили на палаточную площадку почти каждый день, чтобы охотники могли обновлять свои узоры в любое время.

Джек изваянием самому себе сидел на «постели» из листвы и точил гарпун. Тихо, на грани слышимости он напевал въевшийся в память церковный гимн, и Ральфа передёрнуло: это выглядело действительно жутко. Убийца, дикарь, мерзавец Джек точил оружие и, сам того не осознавая, пел славу Господу.

К счастью, приход Ральфа его отвлёк и от гарпуна, и от гимна. Выглядел Ральф плачевно: разбитые губы на загорелом лице алели ярким пятном, скула почернела и глаз заплыл. Извиняться Джек, конечно, не собирался, но мысленно пообещал себе не уподобляться Роджеру.

Ральф опустился рядом с ним на колени и, взяв горсть сушёных водорослей, смочил их и быстро обтёр его лицо, торс и руки, смывая старый узор. После, добавив в глину ещё немного воды, Ральф помешал её палочкой, доводя до нужной консистенции, и принялся замазывать лицо Джека, на несколько минут ставшее незнакомым и странным без маски. Это было лицо молодого мужчины, почти мальчишки, узкое, веснушчатое, с живыми синими глазами и светло-рыжими ресницами. Ральф постоянно менял ему маску, но всё равно видеть его настоящее лицо было странно.

Закончив с лицом, Ральф закрасил шею, грудь, крепкий живот и мускулистые руки, а потом Джек повернулся, подставляя спину. Закончив с жёлтой глиной, Ральф взял в руки белую и двумя пальцами нанёс узоры, уже ставшие привычными, на лицо, плечи и торс. Головешками Джек обвёл кольца на руках уже сам.

— Я свободен? — Ральф отвёл взгляд. Лицо Джека в маске менялось до неузнаваемости, переставало быть лицом человека и становилось ликом древнего языческого идола, скорого на расправу и жадного до крови и развлечений.

— На сегодня да. День Отдыха — так отдыхай.

***

Генри всем телом припал к земле, всматриваясь в колышущуюся сочную зелень, за которой скрывался свиной лаз. Сегодня ему разрешили раскраситься как охотнику, точнее, Роджер разрешил. И не просто разрешил, а сам нанёс узоры, приятно касаясь пальцами кожи, и теперь в той же позе, припав к земле чуть позади, тоже внимательно следил за тропкой.