Из фронтовой лирики. Стихи русских советских поэтов

В ту ночь их части штурмовые вошли в советский
город Б.
И там прокаркали впервые «хайль Гитлер»
в стихнувшей стрельбе.
Входили вражеские части, плечо к плечу, ружье
к ружью.
Спешила рвань к чужому счастью, к чужому
хлебу и жилью.
Они прошли по грязи грузно, за манекеном
манекен.
А этот мальчик был не узнан, не заподозрен был
никем,
Веселый мальчик в серой кепке. Его приметы:
смуглый, крепкий.
Не знает кто-нибудь из вас, погиб ли он, где он
сейчас?

Пробрался утром он к квартире и видит: дверь

не заперта.
И сразу тихо стало в мире, сплошная сразу
пустота.
Мать и сестра лежали рядом. Обеих обер
приволок.
Смотрела мать стеклянным взглядом
в потрескавшийся потолок.
Они лежали, будто бревна, — две женщины,
сестра и мать.
И он стоял, дыша неровно, и разучился понимать,
Потом он разучился плакать и зубы сжал, но весь
дрожал.
И той же ночью в дождь и слякоть куда-то
зá город бежал,
Без хлеба, в майке, в серой кепке. Его приметы:
смуглый, крепкий.
Из вас не знает кто-нибудь, куда он мог направить
путь?

Он знал одно: разбито детство, сломалось детство

пополам.
И шел, не смея оглядеться, по страшным
вражеским тылам,
По тихим, вымершим колхозам, где пахло
смертью и навозом,
Вдоль речек, тронутых морозом, и по некошеным
полям.
Он находил везде дорогу, и шел вперед, и шел
вперед.

И осень с ним шагала в ногу и возмужала —

в свой черед.
Она, как сказка, шла с ним рядом, чтобы его
следы заместь,
Смотрела вдаль недетским взглядом,
неотвратимая, как месть.
Так шел он, в майке, в серой кепке. Его приметы:
смуглый, крепкий.
Из вас не знает кто-нибудь, куда он мог
направить путь?
Когда фашисты покидали пустой, сожженный
город Б.,
Уже за мглистой снежной далью расплата
слышалась в пальбе.
И мальчик раньше всех, как надо, вернулся
в город свой родной.
Вернулся он домой с гранатой. Он ей доверился
одной.
Он был фашистами не узнан, не заподозрен был
никем.
Следил он, как по снегу грузно, за манекеном
манекен,
Уходят вражеские части, ползет по швам
железный ад:
Видать, не впрок чужое счастье, не легок будет
путь назад.
Их тягачи, и мотоциклы, и танки, полные тряпья,
Ползли назад. В нем все затихло. Он ждал,
минуту торопя.
А тягачи неутомимо спасали, что могли спасти.
Но он не взвел гранаты. Мимо! Не в этих.
Надо цель найти.

Он всматривался, твердо зная в лицо мишень

свою: SS.
Где же машина та штабная, что мчится всем
наперерез, —
Всегда сверкающая лаком, кривым отмеченная
знаком,
С гудком певучим, с полным баком, франтиха
фронта «мерседес»?
Она прошла крутым виражем, кренясь и шинами
визжа, —
Машина та, с начальством вражьим, опухшим,
словно с кутежа.
И мальчик подбежал и с ходу гранату в стекла
им швырнул.
И вырвавшийся на свободу бензин из бака
полыхнул.
Два офицера с генералом, краса полка,
штурмовики,
Шарахнулись в квадрате алом, разорванные
на куски.
А где же мальчик в серой кепке? Его приметы:
смуглый, крепкий.
Не знает кто-нибудь из вас, погиб ли он, где он
сейчас?

Не знаю, был ли мальчик взорван. Молчит о нем

кровавый снег.
Ребят на белом свете прорва — не перечтешь,
не вспомнишь всех.
Но сказка о ребенке смелом шла по тылам
и по фронтам,
Написанная наспех, мелом, вдруг возникала тут
и там.
Пусть объяснит она сама нам, как он остался
безымянным.
За дымом фронта, за туманом шла сказка по его
следам.
Пятнадцать лет ему, иль десять, иль, может,
меньше десяти?
Его фашистам не повесить, не опознать
и не найти.
То к партизанам он пристанет, то, ночью рельсы
развинтив,
С пургой в два голоса затянет ее пронзительный
мотив.
Он возмужает понемногу, что делать дальше —
разберет.
А сказка с ним шагает в ногу и возмужает в свой
черед.
Она идет все время рядом, поет, и в землю бьет
прикладом,
И смотрит вдаль недетским взглядом, и гонит
мальчика вперед.