Из глубины багряных туч

Кто ты, невидимый? Ты всю жизнь ходишь рядом, ты проницаешь и гнетешь мою душу, ты не позволяешь мне вздохнуть свободно - с того дня, когда ты впервые явился мне в день норд-оста, твой угрюмый, пронзительный взор не дает мне покоя, и мглистая тьма, твое обиталище, во всякую секунду готова окутать мой горизонт... Иногда мне кажется, что ты протягиваешь ко мне руки, чтобы схватить меня - например, сегодня, когда ты с гнусной внезапностью разогнал шторм до семи баллов и погнался за мною. Зачем? Что нужно тебе? Зачем ты насылаешь призраки? Кто ты? Тебе мало, что ты отравил мне всю жизнь, ты хочешь забрать последнее, что у меня еще осталось.

Мне на плечо легла почти невесомая рука. Это была Дженнет; она ласково смотрела на меня; ее русалочьи глаза источали влажное сияние, от которого в этой странной сферической комнате делалось светлее; белая рука ее лежала на моем плече.

– Вы так задумались, мистер Таймаков... Что-нибудь случилось? Вы имели неприятный звонок?

Я перевел дух и одернул себя.

– Нет-нет... Я просто устал, видимо... Извините...

Она обняла меня - я почувствовал на своей шее гладкость и прохладу шелка ее хитона. Она припала ко мне всем телом. Ее губы были нежны, сильны, плотны, горячи.

– Ни о чем не думай...- шептала она. - Забудь обо всем... Боже, как меня тянет к тебе!.. Я, как увидела тебя, сразу погибла... Мы с тобой одни во всем доме... Я отпустила прислугу... Что же ты со мной делаешь... I fall in love with you...

...вершил любовь с потайным ощущением, будто делаю это назло ему, с вызовом ему. Я вкушал наслаждения от сладостно-мягких объятий Дженнет, внимал ее воркующим стенаниям - а сам едва ли не ехидно покашивался на мрак за окнами (за стеклянными выпуклыми стенами, ибо все стены, обращенные вовне, по всему дому были сплошь из выпуклых стекол, во весь стенной проем). Я потерял счет времени, я не знал, вечер ли, ночь ли на дворе; время утратило свое качество - принимать в себя отжитое; крошечная корпускула времени превратилась в просторную герметичную капсулу, внутри которой предавались любви Дженнет и я, а весь остальной мир пребывал снаружи, немотствуя и не смея вторгаться к нам.

Дженнет забылась, ее запрокинутое прекрасное лицо порозовело, золотистые волосы разметались, а изящные маленькие губы неостановимо и счастливо улыбались. Женя, любовь моя. Благословен воздух, которым ты дышишь. Благословенна земля, по которой ты ступаешь. Благословенны акации, тополя и клены, степная трава и скифские холмы, морская гладь и рябь, мелькающие барашки волн и серые тучи, несущиеся под неподвижными небесами, медлительные белые чайки с желтыми клювами и шумливая стайка воробьев в темных зарослях прибрежного тамариска - ибо на них задерживался твой взор. Благословен гул прибоя на пустынных осенних песках меотийского берега и стук голых веток в саду твоего дома, когда шумела ноябрьская борб - ты внимала этим звукам, и потому да пребудут они благословенными во веки веков. Благословенны руки твои, которые я целовал с благоговением, непередаваемым на скудном человечьем языке; благословенны бедра твои и горячее лоно твое, благословенны очи твои ясные, окутывавшие надежной защитой от всех вообразимых бед; благословенны веки твои, милая, которые целовал я как святыни и которые и есть святыни, и ничего нет на свете трепетнее и нежнее их; благословенны твои мягкие, горячие губы, которые мне позволялось целовать и которые с такой милой неловкостью целовали меня в ответ; благословен твой шепот, тихий смех, твой тающий, золотистый голос, который всегда со мной, всегда со мной.

Я целовал лицо Дженнет, тая от любви к ней и умиления, мочку маленького ушка с крошечной изумрудно-бриллиантовой сережечкой; тогда она открывала глаза, благодарно окатывала меня смарагдовым сиянием, шептала что-то лихорадочно: "уайз, уа-а-ат..."

Мы решили позавтракать в таверне "Белый теленок", расположенной на горе над Ходдесдон-хаусом.

После душа я облачался в свою всегдашнюю одежду (пока спал, она чудесным образом объявилась в спальне, вычищенная и выглаженная). Ни одной мысли не было в моей счастливой голове - кроме тупого восторга, что я в доме лорда Л. провел потрясающую ночь любви с его внучкой, нежной, пылкой дивой Дженнет. В дверь постучали. Появилась дива - сиятельно счастливая, ласковоглазая; не в хитоне любви, а в деловом строгом темно-бордовом костюме: приталенный пиджак, узкая юбка с разрезом...

В руках она держала - не за ручку, а несла двумя руками, как драгоценность или младенца, - потертый портфель старинного покроя, из крокодиловой кожи. В кожаном кармашке рядом с его застежкой белела картонка; взяв протянутый мне портфель, я разглядел: эта была визитная карточка лорда Л.

– Это - тебе, - сказала Дженнет. - По завещанию, оглашенному нотариусом в присутствии свидетелей. Смотри, тут написано...

На оборотной, пустой, стороне визитки стояло выписанное старчески-корявым почерком: "For Mr. Prof. Artem Timakov. Moscow. Russia".

Я, пораженный, пролепетал:

– Что это? - и хотел открыть застежку, но наткнулся на сургучную печать.

Дженнет ответила: