Из грязи и золота (СИ)

Расчеты про воротники имели столько же смысла, как и расчеты о том, позволила бы Марш Клавдию снять с нее рубашку. Арто так и не разобралась, относилось ли это к категории «настоящее», а когда спросила у Рихарда, он почему-то расстроился, пробормотал что-то про контузию и начал звонить Карлу Хоффелю. Это Арто тоже не стала анализировать, ее гораздо больше интересовала папка.

В день, когда Берхарду Колдеру должны были делать первую операцию, Арто первой заняла место за зеркальной стеной. На этот раз визуализатор прикрепили к спинке кресла, а не положили на сидение, и она решила, что ей нравится. Она поглаживала алый корешок папки, лежавшей на коленях, и не имитировала никаких эмоций. Сейчас ее лицо не понравилось бы Клавдию — у нее был пустой взгляд и неестественно застывшая мимика. Она даже не моргала.

— Ты можешь отдать ее прямо сейчас, — раздался рядом безмятежный голос.

Арто могла узнать, кто говорит, не оборачиваясь и ничего не спрашивая. Но она сыграла честно — вздрогнула, изобразила раздражение, обернулась и, фыркнув, крепче прижала к себе папку.

— Не могу, — огрызнулась она.

Рядом сидела женщина, которую она видела раньше, но очень, очень редко. Высокая, черноволосая, полная и немолодая. По общепринятым классификациям скорее красивая, чем отталкивающая, и скорее располагающая, чем тревожащая. Клавдий точно одобрил бы ее аватар. Он бы анимирован лучше, чем аватар Арто.

Если бы Арто была человеком, она сказала бы, что перед ней сидит постаревшая Хенде Шаам, которая каждый день ела фисташковое мороженое.

— Почему? — ласково спросила она. — Зачем снова превращать все в шоу?

— Я еще при жизни устраивала замечательные шоу. Никак привычек не оставлю, — ответила Арто, прикрыв глаза. — Ты… выглядишь приятнее, чем обычно.

Женщина тяжело вздохнула. Медленно поправила волосы. Арто равнодушно наблюдала, как сползают к локтям широкие шелковые рукава ее халата. Как тяжело звенят браслеты — десятки индивидуальных вперемежку с широкими золотыми и толстыми браслетами-цепями. Арто заметила на некоторых браслетах шипастые серебристые конструкции, похожие на рыбьи скелеты. Прежде, чем женщина опустила руки, индивидуальные браслеты, мигнув, сменились. Золотые остались неизменными.

— Спасибо, — наконец сказала она. — Абрахам хотел оцифровать меня в молодости, но потом отказался.

— Абрахам Шаам? — усмехнулась Арто. — Предок Айзека, про которого он вечно бормочет, что тот был дурак и растратил какие-то невероятные деньги?

— У нас с Абрахамом никогда не было невероятных денег, — улыбнулась она. — Могли быть. Но тогда мир еще был злее, и люди убивали друг друга… проще. Не приходилось изворачиваться, как твоему другу Полю. И обманывать, как твоему другу Клавдию, — голос стал укоризненным.

— Поль мне не друг, он собирается меня убить, — пожала плечами Арто. Вновь повернулась к стеклу. — Клавдий мне тоже не друг, у нас с ним токсичные отношения, основанные на сталкеринге, взаимном шантаже и редких эпизодах влечения, компенсирующего непроработанные травмы. Операция скоро начнется. А людей нет.

— Скоро придут. Я хотела с тобой поговорить прежде, чем все рассядутся.

— Зачем?

— Думаешь, мне нравится, когда люди злятся и убивают друг друга? — печально спросила она. И взяла Арто за руку — так мягко и незаметно, как когда-то брала за руку Марш ее мать, еще пытавшаяся заставить ее быть хорошей. Марш бы забрала руку. И послала бы эту тетку с ее браслетами и убаюкивающими интонациями.

— Мне жаль, что Поль хочет тебя убить, — продолжила она. — Ты можешь попросить Рихарда Гершелла отправить репорт с подробным описанием предполагаемого способа, и…

Арто поморщилась и забрала руку. Она не чувствовала прикосновения, но заметила, что женщина включила тактильную имитацию. Хотя точно знала, что говорит с оцифрованным ассистентом.

— Не хочешь, — заключила она. — Знаешь, я тоже сначала не была благодарна Абрахаму.

— Как ты умерла? — не оборачиваясь, спросила Арто.

— Меня убили. Не так, как тебя — человек из консервативной партии, который был против исследований Абрахама, вломился к нам в дом. Абрахам еще не вернулся с работы, а я только что забрала из школы восьмилетнего сына. Пораньше забрала, хотела сводить в парк. Мы стояли… я закрывала собой Рона. И тот человек выстрелил мне в живот — потому что у меня за спиной был ребенок, понимаешь? А потом выстрелил ему в голову, и я это успела увидеть. Знаешь, я совсем не обрадовалась, когда Абрахам меня оцифровал. И была против того, что он оцифровал Рона. Но я могла сколько угодно возмущаться, потому что Абрахам к тому времени выпил мизарикорд, тогда еще экспериментальный, поэтому он еще немного помучился перед смертью. И еще я никогда не увижу ни мужа, ни сына. Но я не ищу к ним дорогу, потому что за десятилетия поняла, что это правильно — смерть делает нас другими людьми. И люди, которыми мы становимся не могут быть с людьми, которых мы любим.