Из грязи и золота (СИ)

Древний фонд в Среднем Эддаберге был гораздо шире и не считался уделом неудачников. Здесь для каждой композиции были сотни исполнений и аранжировок, современных и старых, а на некоторых записях даже звучали настоящие инструменты. Рихард заново открывал для себя видеозалы и художественную литературу — в последние годы он читал только профессиональную. Но главное — в Среднем Эддаберге у него был доступ к обучающим конвентам. На некоторых он был едва ли не самым старым зарегистрированным пользователем — однажды ему даже попытались всучить издевательскую ачивку — но его это не останавливало.

В Младшем Эддаберге не было таких материалов. Не было таких рекламных технологий и возможностей для продвижения, а компании совершенно по-другому формировали имидж.

Если бы у него это было в Младшем Эддаберге — Рихард мог бы рассчитывать на работу в правительстве. Он скопил бы этот рейтинг годам к тридцати и уехал в Средний Эддаберг еще молодым. Еще в силах устроить свою жизнь заново.

Рихард всегда напоминал себе, что для политика переезд был бы невозможен. И все же он мучительно жаждал не рыбы, не реки, не прохладных белых плит, не конвентов и не электрического пса с живыми глазами — работы. Он проходил все доступные ему обучающие программы, получал все возможные сертификаты и раз за разом направлял Питеру Легасси, своему куратору, прошения о расширении профиля для профессиональной деятельности.

Рихард был уверен, что ему хватит цинизма наслаждаться жизнью на пенсии и наплевать, какое положение он будет занимать в обществе. Но наплевать не получилось.

И отказы приходили раз за разом, всегда тактичные и даже сострадательные, и всегда безжалостные.

…

В этот день все пошло не так. Рихард проснулся, когда солнце уже заливало спальню. К тому же он забыл задернуть шторы и стекла почему-то автоматически не потемнели, но свет его не разбудил. Это была монотонная, тяжелая боль, которая пряталась в местных ортопедических подушках, похожих на кирпичи. По ночам она намертво вгрызалась в шею, и могла донимать Рихарда целый день, несмотря на лекарства и компрессы.

Выйдя на террасу он встретился взглядом с соседкой из дома напротив. Девушка в голубом платье вытаскивала из темного дома ящики с розами. Она улыбнулась ему и помахала рукой, а Рихард смог только выдавить кривую улыбку.

— Получена открытка на два балла социальных симпатий, — доложила Дафна. — Сообщение от получателя: «Прекрасное утро!»

— Пошли такую же и добавь в сообщении, что у нее красивые цветы, — равнодушно сказал Рихард и зашел в дом.

«А стоило бы отправить репорт, — с неожиданной злостью подумал он, заряжая кофеварку. — Кто позволил без разрешения соседей сажать на террасах всякую дрянь?!»

Теперь проклятые цветы будут пахнуть на всю улицу. В Младшем Эддаберге за одеколон слишком высокой концентрации можно было получить штраф, и здесь такой закон тоже был. Рихард проверил.

Только здесь не было принято огрызаться репортами на любую мелочь. Люди были спокойнее, индекс общественной удовлетворенности был почти втрое выше, чем в Низших городах.

Но Рихард не отправил репорт не поэтому. Он не отправил репорт, потому что не чувствовал себя вправе это делать, и от этого утро оказалось безнадежно испорчено.

— Может, эта девушка страдает, — раздался из динамика под кофеваркой ехидный голос Марш. — И какой-нибудь мудрый и добрый человек посоветовал ей сажать цветы.

Рихард резко провел ладонью над динамиком, отключая его — словно смахивал ее голос со светлой мраморной столешницы. Разумеется, это было бесполезно.

— Не в духе? — сочувственно спросил динамик над вытяжкой.

Чтобы его отключить пришлось бы вставать на табуретку, и это, конечно, тоже оказалось бы бесполезно.

— Проспал, — нехотя ответил Рихард.

Просто потому что знал, что иначе Марш не отвяжется.

— Куда-то торопился? У тебя входящий вызов от Питера Легасси.

Рихард медленно выключил кофеварку и на миг прикрыл глаза. Питер, светловолосый парень с цепким взглядом, был его куратором. Должен был помогать ему адаптироваться, и ни разу он не сказал ничего хорошего.

— Перенаправь в переговорный конвент, — попросил он. — Сейчас очки надену и поговорю с ним.

— Тебе аватар надеть проще, чем приличные штаны? — с отвращением спросила Марш. Она сидела на краю стола — в пальто и почему-то грязных ботинках, с которых капала искрящаяся вода.

Издевается, сука. Даже пол испачкать не может, но все равно умудряется его доводить.

— Перенаправь вызов в переговорку, ладно? — повторил он. — И отключи синхронизацию аватара с мимикой.

Марш криво усмехнулась и кивнула.

Очки были легче, включались быстрее и прилегали к лицу надежнее, чем те, что были у Рихарда в Младшем Эддаберге, но сейчас его это нисколько не радовало.

В переговорном конвенте — белой комнате со строгой черной мебелью — его ждал анимированный аватар Питера. Неестественно большеглазый, неестественно курносый, в старомодном двубортном пиджаке и с огромным бантом на шее.

— Господин Гершелл! — улыбнулся он.

Не вставая. Попробовал бы какой-нибудь гаденыш не встать в его переговорном конвенте в Младшем Эддаберге.