Из грязи и золота (СИ)

Марш сидела, зажав между коленей сцепленные в замок руки. Рихарду казалось, что он видит десятки проволочек под ее кожей — словно восковую маску натянули на гибкий каркас. Раньше он думал, что у живой Марш всегда было такое лицо, но записи, которые он увез из Младшего Эддаберга, сохранили много других ее лиц.

Они мало что сохранили, кроме ее лиц, и Марш не уставала ему об этом напоминать.

— Ты знаешь, что дальше будет, — ответил он. — Так тебе тоже кажется… честнее?

Рихард не задумываясь мог сказать, что отвратительнее казней в прямом эфире — ток-шоу после эфира.

Марш не отвечала. В ее руке появился бокал, наполовину полный ядовито-зеленой жидкости. Рихард усмехнулся. Марш делала все, что делала бы, останься она в живых. Попробовала бы она пить местный абсент так же, как подкрашенный спиртовой коктейль в Младшем Эддаберге!

Она салютовала ему бокалом, не отрываясь от экрана. Студия была погружена в полумрак, ведущая — живая девушка, не аватар — печально смотрела в камеру.

— Мать Руфуса Макферса дала мне доступ к личному архиву, — начала она, не тратя слов на приветствие. — И от этого сегодняшняя история неожиданно стала для меня… еще тяжелее. — В голосе ведущей слышалась неподдельная скорбь. — Мы почти одного возраста. Руфус мог бы быть моим старшим братом — наверное, он бы гордился тем, что родился на целых полгода раньше. Его мать рассказала, что он был очень ответственным и принципиальным…

Марш развалилась в своем углу дивана и слегка щурилась, будто от удовольствия, только вокруг ее сжимающихся и разжимающихся пальцев танцевали голубые снежинки — стакан рассеивался и собирался снова.

— Она уже говорила про брата, — равнодушно сказала она. — Помнишь, три месяца назад, когда казнили мальчишку, который придушил подружку, а потом почти убедил Дафну, что это была самозащита и карабинеров звать не надо.

— Трудно каждый раз придумывать что-то новое, — в тон ей ответил Рихард.

— У тебя получалось.

Он хотел огрызнуться, но вдруг понял, что в ее словах не было обычной издевки. Она действительно только что его похвалила. Марш Арто только что похвалила его эфиры.

В открытое окно лился холодный воздух, черный, пропитанный запахами остывающего камня и пыльного мрамора, кипариса и ротанга, горячего масла, специй и прохладной речной воды. Дог поднял голову и принюхался.

Он всегда так делал, когда чувствовал сквозняк. Как будто он настоящий пес. Как будто Марш Арто тоже знает, как пахнут живые кипарисы.

— … на этой записи с камеры уборщика четырнадцатилетний Руфус собирает себе нового помощника — уже шестого по счету, — продолжала ведущая.

Рихард не хотел этого признавать, но он был согласен с Марш. Во всем согласен.

Ему не нравились эфиры после казней не потому что их суть была отвратительна. Просто он мог сделать лучше. Мог и очень, очень хотел.

И идея эфиров казалась ему изящной, почти гениальной. Делали еженедельные казни воплощением паршивой, но такой притягательной новой эстетики и нового гуманизма.

— Особый интерес представляют запросы Руфуса на порнографических конвентах. — Слово «порнографический» ведущая произнесла особенно четко и особенно тревожно. — Для их анализа мы связались с штатным психологом из центра адаптации…

Рихард заметил, как Марш поморщилась, когда на экране появился парень в клетчатом синем пиджаке. Он помнил, какие отношения у нее были с молодыми врачами. И какие отношения у молодых врачей были с ней — помнится, как-то один из психологов «Сада-за-оградой» жестом попросил Рихарда отключить все камеры и микрофоны, а потом минут двадцать орал, чтобы ему разрешили «аннулировать все сертификаты и придушить эту тварь». Рихард тогда от души веселился, потому что орал мальчишка так, что его записали микрофоны в соседнем кабинете.

— … заметьте, он всегда уточнял, что девушка должна быть миниатюрная, бледная и полностью депилированная, — мягко вещал психолог в синем клетчатом пиджаке, — это говорит о подсознательном страхе перед взрослыми женщинами. Руфус, в сущности, оставался подростком…

Марш вдруг отчетливо хмыкнула и ее зубы лязгнули о золотую риску на стакане.

— Представила, что бы он сказал о моих запросах, — объяснила она, хотя Рихард ни о чем не спрашивал, и надеялся, что она не станет с ним делиться этими воспоминаниями.

Он тактично не стал открывать те файлы, даже чтобы проверить, нет ли там запрещенной информации.

— … А эту девушку зовут Лили. Миниатюрная, с высоким индексом социальной привлекательности. Они с Руфусом познакомятся за день до его девятнадцатилетия…

… Что если каждый казненный — не воплощение торжества справедливости, а персонаж собственной истории? Что если эта история вовсе не отвратительна, а печальна, и каждому казненному можно и нужно сопереживать, при этом осознавая неизбежность его конца?

Рихард не поленился, нашел все материалы об этих эфирах, которые были в доступе. В официальной программе была подробно прописана цель, с которой он не мог не согласиться, хоть и понимал, почему Марш так злят эти казни.