Из яйца

— Значит, в два раза больше?.. а где же найти специалиста по таким зеркалам. Их же нет ни у кого… Я не видела.

— В том-то и дело, — говорит Заказчица.

Она зевает и смотрит на часы. Перед ней чашка кофе и пирожное. Пока не допьет и не доест, ни за что не двинется с места. Так уж она устроена.

Чулан. Полки, на них какие-то ящики и коробки с рухлядью, тюки с ношенными тряпками, на полу грудой одежда /пальто старые, куртки, платья, костюмы — все ветхое/. Много пыли.

В углу, на груде — Виктор и Зоя.

У Зои открыты глаза, она смотрит перед собой, но вся там, внутри себя. На губах страдальческая гримаса, непроизвольная. /Позы и все, что происходит, не грубые, но животные, что-то из рода удовлетворяемой похоти/. Виктор слегка рычит, или это другой какой-то звук, но нечленораздельный… Зоя напрягается телом, стараясь помогать ему, она трудится вместе с ним, но для себя, для своего удовольствия.

— Еще, еще… — бормочет она прерывисто, и словно не знает больше никаких других слов, — еще, еще… еще…

Балетный класс. Зеркала в нем померкли. То ли это такой свет, то ли что-то случилось с их ровным зеркальным отображением, но они не бросаются в глаза отражением. Будто помутнели. По крайней мере, ни них совершенно не обращаешь внимания.

Алексей вносит свою конструкцию, она уже разложена большей частью на полу, уже ощущается, что это в скором времени будет нечто цельное.

Он сосредоточен и не замечает, как в открытую дверь просовывается корзинка с цветами. Возникает она, следом — Старуха, несущая, как нечто непотребное, на вытянутых руках.

За ней на цыпочках — Паша и Алина, они крадутся, Старуха не замечает их… Алина, увидев Алексея, прикладывает палец к губам, чтобы он не выдавал их. Но Алексей ничего не понимает.

— Алексей Иванович… — говорит елейным голоском Старуха.

— Гав… — в один голос восклицают дети.

Старуха рефлекторно прижимает к себе корзину с цветами.

— Вы такие смешные, — говорит Алексей. Он улыбается им навстречу.

— Озорники, — соглашается Старуха совсем другим тоном.

Молча ставит корзинку на рояль и молча выходит.

— Вы обидели ее… — говорит Алексей, продолжая как-то ласково смотреть на детей, — она унесла обиду с собой… и может, поэтому, обидеть кого-нибудь еще… и эта ее обида вернется к вам… Если вы не поймете, что обидели ее.

— А если поймем? — задиристо спрашивает Алина.

— Если поймете, то не сделаете этого в следующий раз… Такая хитрая штука, нужно лишь понять. И тогда что-то уже изменится…

— Что это вы делаете?

— Так… — говорит Алексей. — Скоро узнаете.

Паша, который стоял все это время набычившись, вдруг спрашивает:

— Вы не дадите нам поиграть… свою игрушку?

Алексей вопросительно смотрит на него.

— Ну, ту самую, которую вы нам показали… коробочку.

— Это не игрушка, — говорит Алексей. В его словах что-то окончательное, какой-то смысл. — Но вы можете взять ее… на столе в моей комнате.

— Спасибо, — говорит Паша… Нам непривычна его вежливость, упрямая вежливость мальчика, незнакомого с ней.

Алина удивленно смотрит на приятеля.

Чулан. Виктор и Зоя. Все произошло… Виктор в джинсах. Зоя не стала поправлять одежду. Юбка по-прежнему задрана, кофта на груди расстегнута.

Виктор роется у нее в сумочке, находит сигареты и зажигалку, Прикуривает.

— Сгорим, — говорит Зоя.

— Ты не сгоришь.

— Да?

— Тебе не дано ни сгореть, ни утонуть. Ты помрешь своей смертью… в глубокой старости.

— Это вроде не комплимент?

— Какая разница.

Виктор сидит в позе Роденовского «Мыслителя». Но лицо — зло, губы тонко поджаты.

— Ты, вроде, недоволен мной?

Виктор через силу оборачивается к ней.

— Я всегда доволен вами… вы все такие милашки…

Рояль. Корзина с прекрасными цветами. Мы любуемся ими, какие они свежие с капельками росы на них. Они предназначены для чего-то хорошего, еще не состоявшегося, но уже близкого. Они — временно здесь, их предназначение — быть подарком, быть благодарностью.

Зоя идет по коридору, шаг ее решителен. Она долго идет, много дольше, чем позволяет длина коридора. Может быть, мы видим, как несколько раз она проходит одно и то же место — где-то происходит неуловимое смещение пространства, она продолжает идти, хотя мы принимаем, что коридор не может быть таким длинным.

И когда усталость от этого движения /от его однообразия/ едва-едва касается нас, Зоя начинает раздеваться. В ее движениях и решительность и усталость одновременно… Она снимает и оставляет после себя всю одежду: кофту, юбку, лифчик, какие-то заколки от волос, клипсы, трусы. Только сумку она умудряется на выбросить, но и ее, когда ничего не остается, она теряет.

Зоя останавливается перед дверью в ванную комнату.

Открывает ее, на ощупь /знакомо/ идет выключатель, зажигает свет, и заходит, закрыв дверь за собой. Ванная с душем, отгорожена непрозрачной занавеской… Зоя включает воду, распахивает шторку, чтобы войти в душ.

Отшатывается. Молча.

Перед ней на изогнутом вверху душе, привязана веревка. На ней подвешена кукла, которую она недавно подарила дочери. Лицо у нее выпачкано чем-то синим, из губ свешивается нарисованный язык. Кисти рук спереди связаны.