Тукарам отстранился от жизни, но его беды и страдания не кончились. Против него ополчились и внешние и внутренние силы. Брахманов, наследственных жрецов и знатоков священных текстов, приводило в ярость то, что шудра осмелился выйти на прямой контакт с богом и говорить с ним на равных. При этом неистовый Тукарам не ограничивался только ласковыми эпитетами в адрес Виттхала, и если бог долго «не являлся», то обрушивал на него град язвительных попреков и прямых оскорблений (известный общественный деятель времен индийского национально-освободительного движения Виноба Бхаве назвал три фигуры, в ругательствах которых он обнаружил «сладостную доброту», — Христа, Тукарама и Льва Толстого). В не меньшую ярость впала и жена Тукарама — Джидза-баи, местная Ксантиппа: нецензурщина в адрес мужа, переложившего все мирские заботы на ее плечи, зафиксирована самим Тукарамом в его стихах — диалогах с женой. Он ей о вечном, а она — что в доме как шаром покати, он ей о том, что Виттхал позаботится, а она — ненавижу и тебя, и его. Один раз Джидза-баи совсем уж потеряла голову и вызвалась вместо Тукарама «покормить» скульптурное изображение бога. Вскипятив молоко, она опрометью бросилась в храм и, приложив раскаленную плошку к устам бога, резко накренила ее. Ошпаренный бог дернул головой, и неестественный изворот божественной шеи до сих пор демонстрируют посетителям храма в Деху. Кстати, к этому же способу выражения негодования прибегали и жены тех мужей, которые подпали под очарование музы Тукарама и просиживали, внимая его гимнам, на ступеньках храма Виттхала. А Тукарам терпел и философствовал о превратностях жизни:
Голос Тукарама заворожил и христианских миссионеров, к XVII в. проникших в Индию в достаточном количестве: свои проповеди об учении Христа они излагали на маратхи в ритмике Тукарама и с использованием его экспрессивных метафор. Кстати, Тукарам, призывая своих соплеменников отрешиться от сиюминутного, вовсю «торговал» богом, используя привычную для него лексику лавочника:
Мое сближение Тукарама с Грифиусом верно в рамках хронологии и их похожей реакции на обрушивавшиеся на них несчастья, стимулировавшие выплески их поэтической одаренности. В остальном же они совершенно несопоставимы: перу Грифиуса были подвластны все эпохи и народы — от «Екатерины Грузинской» и «Дьва Армянина» до «Эмилия Павла Папиниана» и «Карденио и Целинды», диапазон же Тукарама ограничивался скученными домишками деревеньки Деху, местным храмом Виттхала и вожделенным храмом Виттхала, расположенным на расстоянии 200 км в священном Пандхарпуре, — мы даже не знаем наверняка, удалось ли ему хоть раз побывать там. Он не сопротивлялся феодальной эксплуатации и был замкнут на своих отношениях с богом, который был для него — все эпохи и все народы и при этом — каждый человек в отдельности. Именно поэтому его мистические озарения наполнены правдой о природе человека, а это уже задевает всех. Точно неизвестно, как завершилась его жизнь, — привычно верят, что за ним была прислана небесная колесница и вознесла его, продолжавшего распевать гимны, в небесную обитель Виттхала, а внизу стояла беременная Джидза-баи и посылала ему вслед последние проклятия.