Из истории русской, советской и постсоветской цензуры

В 2003 г. (изд. «Захаров») «Записки…» дочери Смирновой переизданы, а в 2005 г… в N 6 журнала «Новый мир» напечатана статья В. Есипова «Подлинны по внутренним основаниям…». Автор признает, что «Записки…» дочери А. О. Смирновой далеки от совершенства, что они — источник «очень мутный», что в них множество недостатков, но он решительно отвергает утверждение, что они полностью фальсифицированы и должны быть исключены из научного обихода. Есипов резко осуждает выводы Крестовой, увязывая их с общими причинами: «только в советское время те или иные сообщения мемуаристов возводились, когда нужно было хоть как-то обосновать определенную концепцию, в ранг научной истины»; «Записки…» «оказались не созвучными наступившей эпохе», послереволюционному времени; их реальные недостатки позволили «объявить их подложными <…> и, как тогда казалось, навсегда предать забвению». Эта миссия, как считает Есипов, и была выполнена Крестовой в статье 1929 г., где «Записки…» названы «подлогом», а авторская критика принимает «откровенно обличительный характер“. О царе, читающем Гомера, о стихотворении “С Гомером…“ ни Крестова, ни Есипов не упоминают, но приведенные последним общие оценки позиции Крестовой помогают понять, что приводимая Воропаевым цитата вполне возможно не является выдумкой Смирновой-дочери. В её “Записках…» рассказывается о составленном Пушкином списке тех его произведений, которые Россет передавала царю. Среди них значатся «и стихи, когда государь читал ''Илиаду'' перед балом. Этот последний факт я рассказала Гоголю, который записал его, так он был им поражен». Затем Пушкин спрашивает у Россет: «почему вы настаивали на том, чтобы тотчас показать государю стихи по поводу ''Илиады''?““—Потому, что они прекрасны и доставили ему удовольствие, да вы и сами отлично знаете, что он мне ответил <…> Он сказал: ''Я и не подозревал, чтобы Пушкин до такой степени за мною наблюдал и чтобы это даже могло поразить его. Это не поразило никого более из бывших на бале''». Приведенный эпизод Смирнова-дочь (как и Смирнова-мама) вполне могли сочинить (он укладывается в общее их идиллическое изображение отношений Николая и Пушкина), но только в том случае, если они ориентировались на текст письма Х «Выбранных мест» в издании конца 1860-х годов, где вычеркнутые цензурой места были восстановлены.

Таким образом, можно считать, что каждый из упомянутых сторонников версии посвящения Николаю (Жуковский, Гоголь, Осипова-Россет, её дочь; трое из них, хорошо знавшие друг друга, близкие Пушкину, бывавшие при дворе — довольно авторитетные свидетели.) мог принять участие в создании общего мифа о посвящении царю стихотворения Пушкина. Мог сочинить (соврать, создать миф), а мог и сказать правду.

Во всяком случае, версия посвящения стихотворения царю была широко распространена, принята массовыми читателями, и не только сторонниками консервативных концепций. Так стихотворение истолковывал позднее и М. Лемке, отнюдь не поклонник официальных мифов («Николаевские жандармы и литература»).

Следует добавить, что, независимо от того, посвятил ли Пушкин стихотворение «С Гомером…» Николаю или нет, оно входило в один из мифов о Пушкине 1830-х гг. как о религиозном, монархически настроенном писателе, выражавшем тенденции высокой русской лирики, её патриотизм (официальный) и любовь к царю. Миф далеко не во всем соответствовал действительности, но вопроса о конкретном случае посвящения стихотворения он не решал.

Вместе с тем, уже до революции были сторонники версии посвящения стихотворения Гнедичу. Впервые связал его с Гнедичем В. Г. Белинский в третьей и пятой статьях «Сочинения Александра Пушкина», не объясняя своей мотивировки. Авторитет Белинского велик, но в данном случае он мог и ошибаться. Белинский не близок писателям пушкинского круга, версия Гоголя не была ему известна («Выбранные места…» еще не опубликованы, да и там эпизод с этой версией запрещен цензурой). Не исключено, что вывод критика основан на ассоциации имен Гомера и его переводчика.

Посвящение стихотворения императору вызвало сомнение и С. П. Шевырева, человека консервативных взглядов, близкого Гоголю, выполнявшего многие его поручения, в частности по подготовке публикации «Выбранных мест…“: “Как ты мог сделать ошибку, нашед в послании Пушкина к Гнедичу совершенно иной смысл. Смысл неприличный даже?». Гоголь ответил Шевыреву, отвергая версию Гнедичa, прилагая к письму не пропущенный цензурой его рассказ о происхождении стихотворения Пушкина и приписку: «Слух о том, что это стихотворение Гнедичу, распустил я. С моих слов повторили это ''Отечественные записки''». Не понятно: зачем Гоголь распустил такой слух? Не исключено, что Николай не хотел, чтобы стихотворение было опубликовано и связывалось с его именем (как и стихотворение «Друзьям»). В примечаниях к этому письму в советском Полном собрании сочинений Гоголя приписка не приводится, о версии адресата — Николая I не упоминается, о стихотворении сообщается: «посвященного, как установлено советским пушкиноведением, Н. И. Гнедичу».