Из хорошей семьи

Трудно сказать, что больше обрадовало ученую даму – общение с ребенком или возможность отомстить подлой девке, разрушившей ее семью, и бывшему мужу, который обещал остаться близким другом, а сам воспользовался ее знаниями и связями, чтоб сделать карьеру, а как достиг высот, сразу забыл о женщине, которую любил когда-то горячо и сильно. Уж лучше бы совсем бросил, чем вот так, навещать изредка и втайне, будто барин, одаривающий верного псаря рубликом на Пасху.

Нина решила проучить мерзких гадов и оставила Колю у себя, ничего не сообщив родителям. Как раз наступали новогодние каникулы, так почему бы ребенку не отдохнуть от материнского пресса? А эти сволочи пусть поволнуются, им полезно.

К сожалению, дома на ребенка давили с такой силой, что он не мог даже осмотреться и понять, как тяжело ему жить, а психологически благоприятная обстановка у тети Нины, где ему впервые в жизни задали вопрос: «Что ты хочешь?» – без угрожающих коннотаций, вызвала у Коли что-то вроде кессонной болезни. В нем вскипали и вскипали пузырьки разных мелких обид и дурных воспоминаний, горечь захлестывала парнишку, и в таком состоянии он не думал, что родители любят его и волнуются.

«Пусть получают по заслугам!» – решили мальчик и немолодая женщина и стали проводить время в спокойствии, с удовольствием и с пользой.

Так прошло десять дней, пока пытливый ум Яны Михайловны не догадался проверить первую жену Иванченко. Задание было поручено опытному оперативнику, тот установил данные и собрался вызывать даму для беседы, но решил сначала чуть понаблюдать за ней. И не зря. Не успел он засмолить папироску, как из парадной вышла женщина, держа за руку ребенка, поразительно похожего на пропавшего Колю Иванченко.

Совпадения, конечно, бывают любые, самые дикие, но все же не такие и не в этот раз, рассудил оперативник, проследил, как парочка сходила в молочный магазин, а когда вернулась домой, вызвал подмогу и следователя. Задержание произвели аккуратно и без эксцессов, но Нина успела позвонить своим высокопоставленным друзьям, а те начали бить во все колокола, вот и пришлось прокурору города разбирать чужие семейные дрязги в свой законный выходной.

– Что ж, блестяще, Яна Михайловна, – сказал Федор, – по какой статье собираетесь квалифицировать?

– Сто двадцать пятая, похищение и подмена ребенка, – прошептала следователь.

Федор кивнул:

– В чистом виде. Правда ведь, Марина Петровна?

– Дебилы! Не могли, что ли, сразу родителям позвонить, мол, тут ваш сын, приходите, забирайте! И все, инцидент исчерпан. К чему вот эта вся помпезность? А, Яна Михайловна?

– Но тогда мы могли бы иметь три трупа взрослых людей, – заметил Федор, – мало ли как разговор бы повернулся.

– А там уже не наш район, так что плевать! – Марина Петровна засмеялась.

– Ладно, зовите сюда виновника торжества. Пусть ребенок полюбуется, как цвет прокуратуры на уши поставил.

Марина Петровна глазами показала Яне на дверь, та выглянула, сказала: «Коля, зайди!» – и ребенок появился в кабинете, со всех сторон, как показалось Федору, облепленный матерью.

Федор подошел, опустился перед мальчиком на корточки и мягко взял его за подбородок.

– Послушай, Коля, ты только вступаешь в жизнь, – тихо сказал Федор, – но уже взрослый для того, чтобы понять: если ты предаешь собственную мать, то ничего у тебя не будет. Ничего. Какая бы она там ни была, не важно. Можешь не любить, даже ненавидеть, но предавать, сбегать к чужой тете, где веселее и интереснее, ни в коем случае нельзя. Это подлость, Коля.

– Кто вам дал право читать моему сыну нотации? – взвилась мать.

Федор похлопал ребенка по плечу и поднялся на ноги. Правое колено слегка хрустнуло.

– Своим делом занимайтесь, а воспитание детей в ваши обязанности не входит!

– Это как посмотреть, – элегически заметила Мурзаева.

– Сначала ребенка две недели не могли найти, теперь эту гадину посадить не хотите, зато чужих детей стыдить всегда готовы!

– А вы, значит, настроены серьезно? – спросил Федор максимально участливым тоном, какой мог выдать в данной ситуации.

– Разумеется! Пусть отвечает, может, хоть решетка ее остановит! Иначе-то никак не поймет, что в нашей семье ей делать нечего!

Коля дернул мать за рукав, хотел что-то сказать, но она отмахнулась:

– Помолчи, когда взрослые разговаривают!

«Какое гнилое дело, – с тоской подумал Федор, глядя, как за окном сверкает и искрится ясный зимний денек, – подлый ребенок, мамаша-танк, мужик, не захотевший делить горе бездетности с любимой женой, бывшая, не имеющая достоинства признать, что все кончено… И я должен по ноздри барахтаться в этих страстях и страстишках и куда-то отвести все это дерьмо, чтобы уважаемые люди остались чисты перед законом. А может, ну его? Пусть девочка возбуждает дело? Как бы там ни было, а что родители пережили за эти две недели, того в страшных снах не вообразить. А если бы мать покончила с собой, не вынеся неизвестности, тогда как?»