В эту минуту под окнами столовой случилась сутолока, и после громких пререканий с адъютантами, в сопровождении двух свирепого вида молодцов в тюрбанах (охрану Наполеона составляли мамелюки под началом этнического армянина Рустама Разы) на пороге комнаты возник человек с мертвенно-бледным лицом в форме полковника Великого герцогства Варшавского.
— Полковник Тышкевич, вероятно, привёз нам важные известия, сир, — глядя в упор на Тышкевича и пытаясь угадать по выражению его лица, с чем тот пожаловал, обратился к Наполеону Сокольницкий.
— Говорите, полковник, с чем пришли! — бросил в нетерпении Бонапарт, накручивая на палец белоснежную, вышитую императорским вензелем в виде буквы N салфетку.
— Русские окопались на высотах Колоцкого аббатства, но сейчас их колонны выдвигаются на восток и идут в сторону Можайска и реки Москвы по Старой Смоленской дороге, ваше императорское величество, — прерывистым голосом вымолвил запыхавшийся Тышкевич. По его лицу градом катил пот, и было видно, что он проскакал по удушающей жаре не одну версту.
— Пускай будет река Москова, господа. Не всё ли равно, где бить русских! Тем не менее надлежит проследить за манёврами Кутузова. Наша операционная линия и без того непомерно растянута, Кутузов же находится вблизи своих баз, к тому же он ожидает прибытия резервов из глубинных провинций империи. Нельзя позволить ему улизнуть, будь то лабе де Колёц[14]
или ля Москова[15]. Мне по горло надоело бегать за русскими, пора кончать с ними! — закончил Наполеон красноречивым и весьма характерным жестом. Едва он умолк, генерал Сокольницкий, полковник Тышкевич и все маршалы, кроме Бертье, расценившие его жест как указание к действию, поднялись из-за стола и, поклонившись императору, вышли из столовой. Кшиштофский чуть замешкался, неловко запутавшись длинными ногами в стульях, и, весь краснея, поспешил вслед за стремительно удалявшейся спиной пана Михала. Весть о возможном отходе Кутузова от Колоцкого монастыря неприятно поразила Наполеона. «Проклятье! Похоже, чёртов старик намерен отступать и дальше!» Подобный поворот событий не укладывался в его голове. Он заметно помрачнел, лицо пожелтело от разлившейся желчи, губы нервно подёргивались.— Мой император желает остаться один? — осмелился нарушить повисшую тишину генерал Рапп.
— Отнюдь, генерал! — стряхивая оцепенение, живо откликнулся Наполеон. — Нас ожидает десерт. А вот вы, русские, как думаете, что должен предпринять Кутузов? — перевёл он взгляд на Овчарова.
— Чтобы не навлечь гнева государя своего, ему следует разбить вас, ваше величество. Однако ж, как человек военный, я задаюсь вопросом: какими средствами можно достичь желаемого?
— Вы это всерьёз? — Брови Наполеона в неподдельном удивлении поползли вверх и изогнулись.
— Одними военными средствами достичь победы затруднительно, имея перед собою противника, коим изволит быть ваше величество, — как ни в чём не бывало продолжал Овчаров. — Посему, полагаю, Кутузов будет всячески затягивать кампанию.
— Как бы он её ни затягивал, я войду в Москву и там подпишу мир.
— Осмелюсь возразить, ваше величество! Даже в случае поражения русской армии на поле брани и занятия вами Москвы сопротивление продолжится. Продиктовать мир нашему императору, да простит меня за дерзость ваше величество, вам не удастся.
— Партизанская война?
— Она и так уже идёт, сир, но и наша русская погода будет не на вашей стороне.
Наполеон грузно поднялся из-за стола, с грохотом опрокинул стул и подойдя к Павлу, потрепал его за ухо.
— Я закончу кампанию в Москве, месьё Офшарофф! — сверкнув глазами и обнажая ряд великолепных белых зубов, полушёпотом прошипел он. — Поверьте, у меня есть чем принудить императора Александра к миру, — намекнул на возможную отмену крепостного права Бонапарт и, неожиданно легко повернувшись на каблуках, вышел из столовой.
Дискуссия с Овчаровым ему стала досаждать. Генерал Рапп и маршал Бертье последовали за императором. Оставшись в одиночестве и отдав должное десерту — засахаренным фруктам и мороженому, Павел покинул гостеприимный дом купца Церевитинова, не забыв опустить в карман немного яств для Пахома. На свежем воздухе беспокойство вновь овладело им. «Ежели с полковником Чернышёвым, не приведи Господь, что-нибудь случилось, я погиб, мне никто не поверит. Способник неприятеля, денежный вор, взявшийся вновь за старое! Моё спасение в нём одном», — сбивчиво размышлял Овчаров, пока ноги его не привели к подводе, охраняемой двумя польскими уланами, откомандированными Сокольницким.
Растолкав спящего гравёра, Павел отдал ему принесённые припасы.
— Ты уж не взыщи, лакеи так скоро делали перемены, что я не смог ухватить для тебя что-нибудь посущественнее, окромя десерта и вот этого задохлика цыплёнка! — оправдывался он.